принялся судорожно подтягиваться. Если зажмет в выжженном туннеле — конец.
Проем, словно уловив страх, начал с треском сжиматься. Обугленная пасть умирающего строения стремилась не упустить добычу. Я почти сложился пополам и сумел найти опору для ног на краю пролома. Форсаж усилителей. Толчок. Я буквально вылетел на крышу. Схлопывающаяся воронка громко шамкнула, и ногу защемило пластиковым двузубцем. На мгновение показалось, что с лодыжкой придется распрощаться, но мощности иллулиара хватило, и мне удалось вывернуться.
Гул перешел в грохот. Здание окончательно утратило форму и неотвратимо скользило в земляную ловушку. Все это я видел краем глаза: почти сразу детали растаяли в пелене дождя. Мир сузился до поблескивающей в свете встроенного фонаря эластонити.
Четверть такта спустя выяснилось, что подъем на флаер не менее труден, чем полоса препятствий позади. Трос, более не закрепленный на одном конце, превратился в маятник со мной и Сети в качестве груза. С каждым порывом ветра амплитуда увеличивалась, и полтакта спустя все, что я мог, — цепляться за серебристую ленту, стараясь не упасть.
— Тил, вытягивайте нас. Сами не поднимемся, качает слишком сильно.
— Работаем. У стандартных движков мощности не хватает. Пытаемся перекинуть трос на стационарный транспортный. Держитесь пока.
Держитесь… Держимся. Я попытался разглядеть хотя бы фрагмент разворачивающейся под нами драмы, но, кроме смутных темных контуров, ничего не увидел. Возможно, и они были оптическим обманом. Грохот не стих, но стал почти неразличим за мокрым шипением ливня. Продолжала нарастать качка.
Прошло тактов пять, прежде чем оперативникам на флаере удалось скормить эластонить стационарному подъемнику. На сам подъем, правда, ушло не больше такта. Сети, все это время висевший чуть выше меня, едва успел откатиться в сторону, когда нас рывком втянуло в утробу транспортного отсека.
Я выпрямился, слегка оглушенный калейдоскопом событий, аналога которым в моей практике раньше не было. Тил возился с подъемником. Таит, десантник из второй тройки, помогал Сети подняться. Люк за нами бесшумно закрылся, и разом навалившаяся тишина оглушила сильнее воя сирены. Я убрал маску.
— Где остальные?
— В главном отсеке. — Тил наконец остановил движок. — Все нормально. Стресс, но не до шокового состояния. Все- таки какая-никакая подготовка есть. Обошлось без ранений. Так что возвращаемся домой. Второй флаер уже лег на обратный курс.
— Хорошо, что не пришлось его дожидаться. — Я через силу улыбнулся.
— Да, неплохо, — без всякого выражения пробормотал Тил.
Ночное небо. Бесконечная бездонная пустота. Одинокая блеклая звездочка, висящая почти в зените, выглядит неуместной и лишней.
Но ее одиночество — иллюзия. Присмотревшись, пытливый наблюдатель обнаружит трех сестер выцветшего огонька. Правда, для этого ему придется забраться повыше и дождаться, пока последние закатные всполохи окончательно погаснут во мгле.
Сияние одной из сестренок ярче. Настолько яркое, что, если смотреть пристально, кажется, будто точка распухает в мерцающий шарик. Ее легко найти, хотя она едва выглядывает из-за горизонта. А вот вторую сестру обнаружить куда сложнее. Для этого надо развернуться к белому маячку спиной и долго вглядываться в потемневшую кромку, где земля и небо едины. Тогда, если повезет, удастся разглядеть бледную… не звездочку — ее тень, притаившуюся на самой границе спящих стихий. Последнюю из сестер найти немного проще. Нужно встать так, чтобы парящая в выси искорка оказалась чуть позади, а ее пылающая родственница — слева, тогда тусклый огонек последней видимой с Аури звезды, робко выглянув из-за горизонта, подмигнет наблюдателю.
Но и это лишь иллюзия. На этот раз порожденная разумом, забывающим, что элианину всегда видна лишь часть целого. Звезд больше. Где бы ни находился наблюдатель, ему будет открыта только часть небосвода. Остальное спрячет в своей тени планета. Однако на Аури эта иллюзия приобрела странный, немного пугающий окрас. Пугающий размахом и легкостью, с которой чужой мир воплотил свою прихоть в жизнь.
Четыре звезды. Иногда яркие, пробивающиеся сквозь легкую завесу облаков. Иногда едва различимые. Но их всегда четыре. В любое время года, в каждый момент из любой точки планеты видны лишь четыре звезды. Вздумай наблюдатель совершить кругосветное путешествие, и небесное полотно будет меняться. Одни огоньки нырнут, зароются в землю. Другие выскользнут навстречу любопытному путнику. Но их всегда будет четыре.
— Не понимаешь, как такое возможно? — Айя стояла на пороге обзорной площадки. — Или пытаешься представить архитектора, сумевшего без изъяна выложить мозаику?
— Архитектора даже не пытаюсь. Мне и более простые вещи непонятны. — Я обернулся, выдержал короткую паузу. — Например, как ты умудряешься ходить так, что я этого не слышу.
— Иногда объяснить и принять простые вещи труднее сложных. — Интонации неуловимо менялись с каждым словом. Как всегда, Айя выделила подтекст изящнее меня. — Не знаю, веришь ли ты мне…
— Есть сомнения? — Вопрос вырвался непроизвольно.
— …но приказ о вашей немедленной эвакуации, — Айя восклицание проигнорировала, — никак не связан с последовавшим обрушением здания. Предсказывать динамику землетрясений я не умею… Даже искусственных, — добавила она.
— Тогда почему не дала нам шанс спуститься? Особенно после того, как выяснилось, что серьезных поломок нет, и техника функционирует нормально.
— Функционирующая техника стала решающим аргументом. — Айя подошла к прозрачному куполу. — Неужели не очевидно?
— Ты решила, раз исследовательская группа не поднялась при работающем лифте, значит, они не в состоянии этого сделать? Но это не объяснение. В конце концов, существует множество полутонов между «не в состоянии сделать» и «мертвы»! Они могли углубиться в почку дальше контрольной зоны — все научники нарушают ограничения, — а землетрясение повредило шлюз. Не уверен, что диагностическая аппаратура видит этот участок…
— Видит. Если предупреждения не было — шлюзовой блок пострадал не больше лифта;
— Даже если видит. Они могли просто быть без сознания. В коме капсуляции. Мало ли вариантов?!
— Итени, — Айя оторвалась от созерцания зарождающегося рассвета, — ты ничего не почувствовал там, внизу, на площадке?
— Нет… Ничего необычного. — Переход вышел неожиданным.
— Итени, ты прав… Возможно, был бы прав… — Айя запнулась. — Не важно. — Она вдруг замолчала. Потом продолжила прежним ровным голосом: — Ты упускаешь главное: землетрясение явилось результатом деятельности исследовательской группы. Виновата почка. Точнее, исследователи, спровоцировавшие почку на столь бурную реакцию. Пусть не намеренно, но… землетрясение — это внешняя сторона. В первую очередь почка пыталась устранить раздражитель — оказавшуюся под землей группу. — Айя смотрела мне в глаза. — Они были мертвы, Итени. Задолго до вашей высадки. Но даже если… — Ее взгляд вдруг сделался отрешенным, по психосфере прокатилась ледяная волна. — Нет, об этом позже. Тебе лучше отдохнуть. Ночью будет не до сна. А у меня появилось дело. Извини. Не получилось поговорить. — Айя резко развернулась и быстрым шагом покинула кабинку.
Я недоуменно смотрел ей вслед. Даже когда закрылись прозрачные створки. Даже после того, как стихли шаги и едва слышно прошуршал лифт. Странная вышла беседа, обрывочная. И вдвойне странная, если учесть, что инициатором разговора была Айя.
Я постоял еще немного, без всякого удовольствия разглядывая полоску рассвета — ярко-желтую, с едва заметными вкраплениями охры. Затем вернулся в комнату. Несмотря на спасательную операцию, выпившую все силы, спать не хотелось. Я посетил гигиеническую камеру и растянулся на кровати, вглядываясь в родное небо Элии: стереопроекция затягивала потолок и стекала на стены.
Элия. Сколько времени прошло? Семь, нет, уже восемь суток. Восемь суток в чужом мире растянулись, казалось, на арк. Как тогда, на Кие…
