перед князем богатые и многочисленные дары.
Князь только мельком бросил взгляд на драгоценные серебряные сосуды, на куски шелковых и парчовых тканей, на высокие глиняные корчаги с вином. Небрежным жестом он пригласил посла сесть на скамью перед креслом. Все остальные заняли места на лавках вдоль стен. Толмач встал возле посла.
Зычным и отрывистым голосом князь расспрашивал посла о Грузии: кто правит той страной, какие там города, дворцы, храмы, какие реки текут, что возделывается на полях, какие звери и птицы водятся, чем занимаются жители, чем торгуют и с какими странами? Когда же толмач, не сразу находя нужное слово, замолкал, князь нетерпеливо стучал рукой по подлокотнику кресла.
Повествуя о своей стране, посол временами останавливал взор на обоих юных красавцах княжичах. Он подробно говорил о славном повелителе Грузии царе Георгии Третьем, о его единственной дочери и наследнице, семилетней царевне Тамаре, о ее сияющей, подобно утренней заре, красе, о ее мудрости змеи, доброте голубицы, о стройном, подобно тростинке, стане.
Князь особенно пристрастно расспрашивал о царевне. Любит ли она охотиться, читать книги, слушать песни, часто ли она молится? Его не смущал юный возраст царевны, дума была у князя большая: вот живет за реками, за морями, за горами народ христианской веры, видно, богато живет, направить бы в ту страну своих послов да купцов. Торговать с тем народом будет прибыльно, а с царем той страны и породниться почетно.
Когда же беседа окончилась, посол пошел в отведенные ему покои. А через неделю, щедро осыпанный подарками и с подарками для царя Георгия и для царевны Тамары, теми же реками отправился в обратный путь.
Перед отплытием ему удалось поохотиться с молодыми княжичами и побывать в городе Ульдемире, полюбоваться тамошними белокаменными храмами, могучими стенами и воротами.
Вернувшись в Грузию, он много рассказывал царю Георгию о своем долгодневном путешествии в далекую сказочную страну руссов, о могучем, богатом и мудром христианском государе той страны, князе Андрее, о построенных им дивных, подобных храму Соломона, зданиях из белого камня.
А в отдельной тайной беседе с царем он подробно описал красоту, удаль и добрый нрав двух юных сыновей князя. Пройдет немного лет, и каждый из княжичей стал бы достоин руки царевны Тамары.
Конец повелителя Владимирского и Суздальского
Сгорела в Ростове деревянная церковь, о коей летописец, как и об иных других церквах, теми же словами повторил, что была она «толико чудна, якова не бывала и потом не будет». И обратились ростовские бояре к князю Андрею: «Помоги нам поставить новый храм, но не хотим деревянного, а хотим из белого камня».
Андрей прислал в Ростов строителей, но не самых искусных: лучшие мастера заняты были во Владимире и в Боголюбове.
Ростовцы сперва захотели строить четырехстолпный храм. Но когда начали возводить стены, узнали они, что во Владимире строится храм о шести столбах, и сказали друг другу: «Наш город древнейший, не годится, чтобы церковь в мизиньном Владимире затмила бы нашу».
По воле боярской возвели мастера в Ростове белокаменный собор больше владимирского Успенского. Когда копали землю, нашли гробницу. Кто-то пустил молву: «То останки епископа Леонтия».
А Леонтий некогда был убит в Ростове еще о ту пору, когда поклонялись ростовцы Перуну, Велесу и другим деревянным идолам.
Сам князь Андрей со своей дружиной и с попами Микулой и Нестором прибыл в Ростов на освящение нового храма. Духовенство провозгласило Леонтия святым.
Ростовские бояре решили: видно, князь сменил прежний гнев на милость, помириться с ними хочет. А иные затылки зачесали — не лукавит ли князь: святым хочет назвать того, кто убит был их бояр дедами и прадедами. Поговаривали, что положено на Руси объявлять святых благословением верховного владыки церковного —
патриарха Византийского, а вовсе не княжеской властью устанавливать. Но разговоры такие вели ростовские бояре втихомолку.
Далеко вперед мыслил Андрей. Был он государственным :мужем большого ума и понимал, что лишь единая Русь сможет успешно отражать нападения иноземных врагов, станет могучей, непобедимой.
Непомерное честолюбие переполняло его: перст божий указал на него — он, князь Владимирский и Суздальский, должен взять в свои руки власть над всей Русью, над князьями, боярами, посадскими и хлебопашцами всех княжеств и городов. И священнослужители тоже должны по его воле ходить.
Но понимал он, что не за один год сможет он осуществить свои замыслы.
А Византия, наоборот, с давних лет мыслила видеть по соседству Русь слабую, расчлененную на многие враждующие меж собой княжества. Митрополиты киевские почти все были греки по происхождению, держали они руку Византии, греческого императора и греческого патриарха. Вот почему властолюбивый Андрей враждовал со ставленником Византии митрополитом Киевским.
Назначил митрополит в Ростов епископом грека Леона. Как прибыл Леон в Ростов, так по-своему стал править: посадских людей, какие ему неугодными казались, в темницы ввергал и до самих бояр начал добираться.
Узнал Андрей о таком своеволии Леона и приказал ему немедля выехать из пределов княжества в Киев, а епископский жезл отдал верному Федору, но повелел ему жить во Владимире.
Киевский владыка это княжеское самоуправство не хотел признавать, однако до поры до времени затаил свою обиду...
Было предание: жили в IX веке в Византийской империи святой Андрей Юродивый и его, ученик Епифаний. Во время осады Царьграда сарацинами молились они во Влахернском храме о спасении города. И будто бы явилась им на облаках сама Богородица и простерла над христианами «Покров», то есть пелену. И увидел Андрей Юродивый, что сверкала та пелена ярче молнии. Рассказал он о своем видении осажденным. Приободрились греческие воины и с оружием в руках пошли на сарацин. Те испугались и отступили без боя.
Близкие к Андрею священнослужители говорили: раз князь получил имя того святого, значит, Богородица простирает теперь свой «Покров» над их землей и над их князем.
И объявил Андрей своей властью особый владимирский праздник Покрова Богородицы. А Киевский митрополит этот праздник не признал и запретил его отмечать.
Год сменялся годом. Глухая тайная борьба продолжалась между Андреем и митрополитом Киевским. Духовные пастыри хвалили Андрея за то, что храмов много поставил, но корили его — зачем власть свою выше церковной полагает.
Сидел о ту пору на Киевском великокняжеском столе двоюродный брат Андрея Ростислав Мстиславич Смоленский — убеленный сединами и мудрый, все почитали его. Не решился Андрей идти против него.
В 1168 году умер Ростислав. Киевляне, минуя всякое старшинство, без согласия Андрея, по совету митрополита позвали великим князем Мстислава Изяславича. С отцом его Изяславом много лет враждовал еще отец Андрея.
Разгневался Андрей — почто киевляне избрали князя против его воли? С давних битв полагал он того Мстислава своим лютым врагом.
И вскоре пришла к нему весть: повздорили сыновья покойного Ростислава с новым киевским князем.
Понял Андрей — настала пора выполнять свои властолюбивые замыслы, пришло его время вынуть меч из ножен. Стал он собирать князей-союзников, к половцам послал гонцов.
Одиннадцать союзных князей из разных городов двинули свои полки на Киев. Сам Андрей воевать не пошел, а во главе полков поставил сына своего, которого также звали Мстиславом.
Летом 1169 года окружили осаждающие киевские стены со всех сторон. Увидели киевляне: не будет им пощады за убитых после смерти Юрия Долгорукого суздальцев, за многие другие обиды.
