притаились, оскалив зубы и улыбаясь, каменные львы. Они вычурнее и словно бы злее, чем львы церкви Покрова на Нерли.
Войдешь в храм, и он кажется совсем маленьким, но многие линии, идущие снизу вверх, делают его внутри столь же величественным, стройным и прекрасным, как и снаружи.
Рассказывая о Дмитриевском соборе, я хочу помянуть добрым словом одного владимирца, чье имя неразрывно связано с этим памятником старины. К сожалению, имя этого очень скромного, благородного, чистейшей души человека упоминается лишь в немногих ученых трудах.
— Скажите, что особенно выдающегося сделал Столетов для своего родного города? — спросил я как- то работников Владимирского музея.
— Он спас Дмитриевский собор.
Мне очень хотелось повидать Александра Васильевича, но меня предупредили, что он по болезни оставил свою должность главного архитектора Владимирских реставрационных мастерских и ушел на пенсию. Я все же решился к нему пойти.
За речкой Лыбедью, на тихой, заросшей овечьей травкой улице укрылся маленький домик. Мне открыл дверь высокий худощавый пожилой человек с крупными чертами лица. Провел в комнату, усадил. По его большим измученным глазам, по его лицу землисто-желтоватого оттенка я догадался, что он был тяжело болен.
Как можно короче я постарался рассказать о своей заветной книге, которую начал писать, о своих сомнениях.
Он сразу понял мой замысел, понял и загорелся. Жена несколько раз заглядывала в дверь, косилась на меня. Она умоляла мужа не волноваться, поменьше говорить...
— Подожди, подожди, — говорил он жене, наскоро глотая лекарство, и вновь обращался ко мне. Он хотел поведать некоторые свои мысли.
Мы просидели больше часа. Александр Васильевич признался мне, что сомневается в существовании галереи вокруг церкви Покрова на Нерли, которая искажает замысел зодчего. Он с увлечением начал мне объяснять свою теорию о том, что зодчие Древней Руси, когда строили, всегда руководствовались простейшими математическими пропорциями. Он называл мне цифры, много цифр — чему равняется отношение высоты храма к его длине, высоты к ширине. Он показывал мне чертежи древних зданий, восстановленных им на бумаге, хотя от тех зданий сохранились лишь остатки фундаментов.
Когда же я попросил его рассказать, как ему удалось спасти Дмитриевский собор, он устало закрыл глаза.
Я поднялся, мы распрощались. А вскоре я узнал о его смерти.
Зато другие мне поведали то, о чем умолчал Александр Васильевич. Да и сам я порылся в его многочисленных отчетах и в актах «скрытых работ».
После уничтожения в 1837 году всех пристроек, окружавших Дмитриевский собор, нарушилось внутреннее равновесие в кладке его стен. По сводам прошли трещины, которые с годами все расширялись. Разрушительный процесс продолжался, и через сто лет, к концу тридцатых годов этого века, собор оказался под угрозой гибели.
Столетов взялся его восстановить.
Уже упоминалось о том, что кладка стен в Древней Руси велась в два ряда: ряд камней наружной стены, ряд внутренней, а между рядами засыпалась каменная щебенка и проливался известковый раствор.
Столетов предложил такой способ укрепления стен.
Вынимали поочередно камень за камнем из определенного ряда внутренней стены, а в образовавшуюся щель постепенно пропускали железный пояс, который таким путем обвязывал стены. Всего пропустили три скрепленных цементом пояса. В иных местах большие участки каменной кладки перебирали заново, заливали швы новым раствором. Надежность каждого камня Александр Васильевич проверял своими руками...
Началась война. Молодые реставраторы ушли на фронт, продолжало работать только человек пять пожилых. Каждый день они приходили к опоясанному лесами, потемневшему от времени собору. Зимой тяжко им приходилось. На пронзительном ветру, ослабевшие от недоедания, они закоченелыми руками буравили камни, с усилием поднимали наверх железные полосы. Александр Васильевич трудился наравне со всеми.
Работы были закончены после Победы.
Однако новые опасности надвинулись и на Дмитриевский и на Успенский соборы.
Позднейшая живопись оберегала древние фрески от сырости, от колебаний температуры. Освобожденные от охранительного слоя фрески начали тускнеть. На помощь реставраторам пришли физики, химики, биологи. Они произвели тысячи опытов, прежде чем дали верный рецепт, и теперь грозный процесс, видимо, приостановлен.
И еще опасность, о которой много пишут и говорят во всех странах мира.
От паров бензина, от загрязнения воздуха рыхлою становится поверхность камня. Так, в Дмитриевском соборе в нескольких местах отвалилась резьба.
Наше правительство не жалеет денег на борьбу с подобной страшной угрозой. Вновь пришли на помощь ученые многих специальностей. Вновь опоясали лесами Дмитриевский собор, с каждого камня счистили лишайники и известковые «набелы», пропитали камни особым раствором.
И теперь ведутся за собором постоянные наблюдения. Мы можем надеяться, что угроза миновала.
И со всех земель приходят к собору туристы, вглядываются в загадочные письмена, начертанные на четырех страницах его мудрой белокаменной книги, любуются извечной красотой его облика.
Сыновья великого Всеволода
К северу и северо-западу от Суздальского княжества находилось сильное и богатое государство — Господин Великий Новгород. Правили там знатные бояре и их боярское вече. Выбирали они такого посадника, чтобы выполнял их боярскую волю, а князьям построили палаты не в самом городе, а на другом берегу Волхова. И служил князь Новгороду лишь военачальником — полки в бой водил. Никакой власти над новгородцами у него не было. Коли не нравился князь боярам, они его изгоняли и призывали другого.
Все годы своего долголетнего княжения домогался Всеволод положить под тяжелую руку Новгород. Случалось, что княжили там сыновья Всеволодовы — то старший, Константин, то третий сын — Ярослав, а то и предпоследний — Святослав.
Всеволод продолжал политику старшего брата, Андрея, но он помнил и о его неудачах, а потому действовал осторожнее, осмотрительнее, случалось, ссорил князей между собой, а сам в стороне оставался.
Лелеял он в своем сердце думу Андрея — создать на севере Руси единое и великое Новгородско- Суздальское княжество. Были у него и в самом Новгороде сторонники из простого народа, из посадских ремесленников. Кое-кого из бояр сумел он подкупить подарками да посулами. Те, кто держал руку Всеволода, полагали, коли сольются Новгородские земли с Суздальскими в единое и могучее княжество, то не посмеют иноземные враги напасть на Новгород, и, значит, жить станет легче и спокойнее, да и знатным боярским родам меньше воли останется.
Всеволод то в мире жил с новгородскими боярами, то ссорился с ними, но, когда враждовал, ни разу дальше Торжка не водил свои полки. А через пограничный Торжок шел в Новгород торговый хлебный путь. Отсюда и название города — Торжок. Как захватывали его суздальцы, так новгородцам туго приходилось, и, если не хотели они мякиной и лебедой кормиться, склоняли свои головы перед Всеволодом и принимали князя, угодного ему.
В 1210 году, когда княжил в Новгороде малолетний сын Всеволода Святослав, чуть не каждый день собиралось боярское вече перед Софийским собором. Понимали бояре, что Всеволод замыслил, вмешиваясь
