— Я же вам говорил, нельзя принимать снотворное такими дозами. Вот теперь случилось то, что должно было случиться: оно не действует, — констатировал Франц. — Сколько вы уже не спали?..
— Четвёртые сутки, — тихо простонал из кресла Штернберг. — Четвёртые сутки идут. Если мне не удастся поспать, я сдохну. Чёрт возьми, у меня на носу ответственнейшая операция… Слушай, Франц, будь так добр… В углу чемодан, ну, тот самый… Открой его, там сбоку большая плоская бутылка лежит…
— И не подумаю, — строго возразил Франц. — От коньяка, между прочим, ещё больше голова разболится.
— Франц, будь милосерден.
— Даже не надейтесь, шеф.
— Прошу как друга.
— Вот как друг и говорю: нет. Сами же мне потом спасибо скажете.
— Ты бессердечный человек. Стакан воды не подашь.
— Стакан воды подам. А коньяк — нет.
— Изверг. Мучитель…
Ординарец, посмеиваясь, вышел из комнаты.
— Фра-анц, — безнадёжно воззвал Штернберг. Затем нацепил очки и сделал попытку подняться, но быстро оставил это нелёгкое предприятие, сжав ладонями виски и вновь обессилено проваливаясь в недра огромного кресла. Чуть погодя из темноты кресла протянулась золотисто-бледная рука в закатанном белом рукаве, нашарила на столе миску с водой и выудила из неё белую тряпицу. На запястье болталась нелепая штуковина, вроде самодельного браслета, составленная из маленьких деревянных пластинок. Хайнц разглядел, что на каждой пластинке вырезано по угловатому значку.
Штернберг приложил мокрый платок ко лбу и неожиданно посмотрел прямо на Хайнца. Взгляд офицера не имел ничего общего с недавним представлением и был льдисто-холоден, трезв и внимателен. Хайнц испуганно съёжился и, чтобы хоть как-то оправдать неуместный интерес к чужим делам, робко предложил:
— Разрешите, оберштурмбанфюрер, я принесу вам этот чемодан.
Штернберг шелестяще усмехнулся:
— Не утруждайте себя, у вас и так много работы… — Он помолчал, склонив голову к плечу с самым настороженным видом, словно прислушиваясь к чему-то, хотя по всему дому была разлита полнейшая тишина, оттенённая глухим шорохом дождя за окнами. Затем вновь обратился к Хайнцу: — Вы ведь давали клятву верности фюреру, не так ли?
— Так точно. Когда меня принимали в Гитлерюгенд и ещё когда я вступал в войска СС, — ответил Хайнц. Зачем вообще о таком спрашивать, подумалось ему.
Штернберг странно улыбнулся, нанизывая Хайнца на иглу своего пристального взгляда.
— А вы смогли бы нарушить эту клятву?
— Никак нет, оберштурмбанфюрер, — отчеканил Хайнц, уже чувствуя какой-то пренеприятнейший подвох.
— А если я вам прикажу?.. — прозвучал вкрадчивый, тёмным шёлком скользнувший в тишину вопрос.
Хайнц обмер. Что ответить? Ну как в такой ситуации следует отвечать? «Провокатор…» Он стоял навытяжку, уронив мокрую тряпку к ногам. Прямо перед ним был огромный чёрный трон, и с трона на него взирало одноглазое божество с золотым солнцем на груди.
— Я задаю этот вопрос не из праздного любопытства. Мне действительно нужно знать.
Хайнц не смел раскрыть рта. Фюрер далеко, а командир — вот он… Ну и что? Фюреру до Хайнца нет никакого дела. Хайнцем больше, Хайнцем меньше, какая разница. А для командира разница определённо есть… Нет, всё равно, подлое это дело — клятвы нарушать…
— Виноват… Вы и так знаете ответ, оберштурмбанфюрер, — едва слышно сказал Хайнц.
— Вы боитесь это произнести?
Хайнц немного помолчал, набираясь решимости.
— Никак нет. Я готов выполнить любой ваш приказ, оберштурмбанфюрер.
— Ну так что, — офицер осклабился, — значит, «Хайль Штернберг»?
«Да он чего, совсем ошалел? — в панике подумал Хайнц. — Или это у него юмор такой? Хотя, если быть до конца честным, разве не под таким девизом я сейчас живу?..» Помедлив, Хайнц вскинул правую руку и от всей души заявил:
— Хайль Штернберг!
— До чего буквально вы всё понимаете…
Хайнц смутился до дрожи в коленях. К его величайшему облегчению, от продолжения злосчастного диалога его спас Франц, вновь явившийся в кабинет.
— Шеф, вас хочет видеть группенфюрер Илефельд. Говорит, это очень срочно. Он ждёт внизу.
— Ещё и этот дурень, — пробормотал Штернберг. И без того мрачный, он ещё больше помрачнел. — Припёрся всё-таки. Сивый мерин. Карп маринованный. Колода дубовая, чурбан с погонами, — ругался он себе под нос, вяло приподнимая руки и мотая всклокоченной головой, словно силясь собрать себя по кускам. — Скажи ему, чтоб сюда поднимался. Я сейчас.
Штернберг с трудом поднял себя из недр кресла и немного постоял на месте, покачиваясь, как дерево на ветру.
Вернулся Франц.
— Шеф, ну вы хоть в порядок себя приведите, — забеспокоился он. — Хоть рубаху застегните-то…
— И так сойдёт, — зло ответил Штернберг. — Каков гость, такова и честь. Бездельник чёртов, навязался на мою голову. Пусть скажет спасибо за то, что я хотя бы в штанах, ради такого барана я и штаны бы надевать не стал. Группенфюрер. Ему бы в колбасной лавке командовать…
— А ещё Кёрнера ругаете, — огорчился Франц. — На себя бы посмотрели.
— Полное дерьмо, знаю. Тут и смотреть нечего.
Штернберг впечатал в переносицу очки, засунул руки в карманы галифе и так, с приподнятыми плечами, тяжеловесной походкой вышел из комнаты. Ординарец вышел следом, и Хайнц, про которого все благополучно забыли, не удержался, разумеется, от того, чтобы не подойти к приоткрытой двери и не послушать немного начальничьи разговоры.
Из соседнего помещения доносилось повизгивание половиц под тяжёлыми шагами Штернберга, слоняющегося из угла в угол. Вскоре со стороны лестницы в комнату проследовали другие шаги, сначала степенные и властные, затем всё менее и менее уверенные. Прозвучал насмешливый голос Штернберга:
— Не желаю вам доброго утра, группенфюрер, поскольку оно далеко не доброе. Присаживайтесь, если вам угодно. Я знаю, с чем вы пришли.
— Вам уже сообщили? — осторожно осведомился другой голос. Этот голос Хайнцу уже приходилось слышать раньше, он принадлежал генералу Илефельду, холёному седовласому чиновнику с неопределёнными обязанностями.
— Нет. Но в общих чертах я знаю, — неприязненно ответил Штернберг.
— Хорошо, в таком случае вам известно, что сегодня утром я получил директиву от фюрера, — к последнему слову не слишком твёрдый голос Илефельда набрал силу. — Срочное распоряжение. Фюрер приказывает немедленно прекратить проведение операции «Зонненштайн» в связи с изменившимся стратегическим планом.
— Стратегическим — чего? — Штернберг подавился злым смешком. — И в каком же направлении, разрешите узнать, он изменился? В направлении сознательного самоуничтожения?
— Не позволяйте себе подобных выводов, рейхсмагиер, если не желаете, чтобы вас обвинили в пораженчестве. Под предводительством фюрера немецкий народ одержит победу…
От разразившегося вслед за этими словами дичайшего громогласного хохота вздрогнули оконные стёкла.
— «Победу»! — орал Штернберг так, что Хайнц в соседней комнате аж присел. — Американцы в Ахене! Русские в Восточной Пруссии! Дерьмовая, однако, выходит у нас победа, драгоценный вы мой! Если
