постоянно находившийся рядом с моим грузовиком. Одна-две минуты ушли на отдачу приказов, и машины связных умчались во тьму к орудийным позициям. Орудия были подцеплены, боеприпасы погружены, и транспортные машины со всех сторон стали стекаться к небольшому руслу для формирования походной колонны. Но, несмотря на все усилия, невозможно было полностью заглушить шум работающих моторов. Меня раздражало и беспокоило то, что шоферы громко перекликались друг с другом.
Мы только-только сформировали колонну – вдруг – что это? Вокруг нас раздались взрывы, грохот, свист. Снаряды танковых орудий вонзались в землю под самыми нашими ногами и со свистом проносились между грузовиками. Несколько машин были подбиты и загорелись. Огонь сразу же осветил наши позиции и сделал нас прекрасной мишенью для британских танков, которые, должно быть, шли по пятам за нашим южным фронтом.
Я подсчитал, что их было не так уж много, но окапываться было слишком поздно – да и бесполезно. Мы должны были отходить, как и приказано. Ну а на случай, если все же придется остановиться и окопаться, я сунул под ремень на груди саперную лопатку. Эта лопатка чуть было не погубила нас.
– С удлиненными интервалами – марш! – стоя в своем грузовике, громко скомандовал я и впился глазами в стрелку компаса, которая должна была провести нас через минное поле.
Мы двигались под градом вражеских снарядов. У водителей была только одна цель – выйти из зоны обстрела преследующих нас танков, и строй колонны все время нарушался. Вопреки приказу, грузовики сближались и даже ехали бок о бок, игнорируя требование об увеличенной дистанции.
Обстрел постепенно стих. Я уже было собирался вздохнуть с облегчением, как вдруг раздался страшный грохот, и машину подбросило. Она остановилась: радиатор и мотор были разворочены.
«Проклятье! Танки впереди! – было первое, что пронеслось в моей голове. – Эти ублюдки отрезали нас».
Мой водитель был легко ранен, я прокричал ему:
– Выпрыгивай!
Быстрей отсюда, думал я. Только скорость вытащит нас из этой заварухи. Мы запрыгнули на машину, следовавшую за нами.
– Вперед! Не отклоняться от курса! – прокричал я водителю. Но этому грузовику не суждено было двинуться вперед.
Снова вспышка, грохот и удар. Водитель и двое солдат в грузовике были ранены. Я тоже сидел внутри, но мне повезло – я не получил ни одной царапины.
Выпрыгивая из грузовика, я увидел справа две яркие вспышки и услышал два взрыва.
«Двигаться вперед бессмысленно», – подумал я и крикнул:
– Спешиться! Окопаться!
Эта команда была излишней. Все машины остановились. Многие солдаты уже лежали распростертыми на земле. Но, что самое необычное, наступила вдруг мертвая тишина, нарушаемая лишь рокотом нескольких автомобильных моторов.
Время от времени над нашими головами с тыла пролетали отдельные снаряды. Но кто, черт возьми, стрелял по нам спереди? И тут меня словно ударило! По нам стреляли или мы заехали на минное поле?
Достаточно было пройти несколько шагов вперед и изучить поверхность земли позади уничтоженного грузовика. Да, вот она, предательская воронка! Мины!
Я был озадачен. Я очень точно шел по компасу. Я был уверен в этом, несмотря на бешеную скорость, с которой мы двигались. Но… тут моя кожа покрылась мурашками: лопатка! Ну конечно же сталь лопатки вызвала отклонение стрелки компаса!
Было довольно темно. Я поднес компас к глазам и засек положение слабо светящейся стрелки. Затем я отбросил лопатку и вновь снял показания компаса. Как я и ожидал, стрелка ушла значительно левее.
Я совершил глупость. Мы оказались посреди минного поля, и танки противника висели у нас на хвосте. Спасти положение должен был я. Я заставил себя успокоиться, продумал план действий, оставил лежать своих солдат, а сам отправился на поиски края минного поля. Со мной вызвался идти солдат, который обворовал своего товарища и всего несколько дней назад был предан за это позору на батальонном построении, когда я назвал его подлецом. Он бегал вокруг, не обращая внимания на опасность, проверяя следы и разыскивая мины.
Как нам было известно, более легкие по весу и легко взрывающиеся противопехотные мины в беспорядке разбрасывались вокруг тяжелых противотанковых мин. Но здесь, похоже, противотанковые мины были меньше обычных, а противопехотных мин не было вообще.
Наконец, я обнаружил ржавый моток колючей проволоки, который обозначал край минного поля, а потом нашел и проход. Мы отклонились от него на пятьдесят метров. К счастью, только передние машины и орудия оказались в пределах минного поля. Построив большинство своих людей в оборонительный порядок, я приказал водителям двигаться в сторону прохода. Другим отделениям была дана трудная и не очень приятная задача вручную по своим следам вытащить машины и орудия назад с минного поля. Одна мина взорвалась, но, к счастью, никто не пострадал. Пустыня вокруг была мертва. Не было слышно ни единого выстрела.
Два часа ушло на повторное формирование колонны и движение через проход. Я потерял четыре ценные машины, но убитых не было. На западном краю поля нас уже ждали обеспокоенные саперы. Как только мы проехали, они тут же заминировали проход. Через полчаса они обогнали нас и помчались вперед.
Мы тоже с бешеной скоростью мчались на запад. Наступал рассвет, и танки Монтгомери могли быть где-то на наших флангах, возможно даже впереди.
Лучи солнца светили нам в спину, отчего наши тени были неестественной длины. Вдруг прямо над нашими головами с ревом пронесся рой бомбардировщиков. Я тут же приказал увеличить интервалы в строю колонны, но летчики не обратили на нас никакого внимания. Они что, приняли нас за британский авангард? – думал я. Затем мы увидели на западном горизонте, как они пикировали и сбрасывали свои бомбы. Теперь мы знали, где находятся главные силы Африканского корпуса.
К ночи мы проехали через Сиди-Баррани. Дорога была песчаной и местами почти непроходимой. Несколько раз наши грузовики и орудия чуть было не опрокинулись.
За час или два до полуночи над нами вспыхнули первые осветительные бомбы, медленно спускавшиеся на парашютах. Я не видел их раньше, но они поразили меня, возникнув из тьмы с каким-то идиотским сиянием. Через несколько минут эти «рождественские елки» заполонили все небо, местность, словно сцена в театре, оказалась залитой ярким светом, и с пикирующих самолетов посыпались бомбы.
Мы то мчались на бешеной скорости среди грома и вспышек, то останавливались. Во время остановок, когда люди высаживались из машин, самолеты атаковали даже отдельных солдат, которым вздумалось встать во весь рост: их гротескные тени предательски танцевали по поверхности земли в неверном свете снижающихся осветительных бомб. Если мы не лежали, нас было видно.
Нас бомбили всю ночь. Рывками, с бесконечными остановками, мы медленно продвигались вперед. Но у нас не было и мысли о том, чтобы остановиться где-нибудь и переждать эту ночь, мы знали, что в этом случае танки отрежут нам путь вверх по насыпи, прежде чем мы окажемся в относительной безопасности Верхнего Соллума.
Это была «черная» ночь для Африканского корпуса. Подсчеты впоследствии показали, что во время нее мы потеряли больше солдат и танков, чем в некоторых танковых сражениях.
Я даже немного обрадовался рассвету. Конечно, я знал, что воздушные налеты будут продолжаться, возможно, с той же интенсивностью, но, по крайней мере, дальность обзора увеличится, и можно будет организовать хоть какую-то оборону собственным оружием.
Когда взошло солнце, колонну на большой скорости обогнала группа машин. У нас, впрочем, как и у англичан, был запрещен обгон конвоя там, где существовала угроза нападения с воздуха, поскольку дорожные пробки были удобными целями для бомбардировщиков. Только я собрался проучить нарушивших этот запрет водителей, мчащихся мимо меня, как между машинами появился просвет. Я приказал водителю замедлить движение, развернуться и приготовился уже быть беспощадным, как вдруг узнал приближающуюся машину. Да, это был старый знакомый «мамонт»! Он догнал нас. Наверху, отведя назад плечи, маячила знакомая до боли фигура. Я лихо козырнул.
Роммель помахал рукой и прокричал что-то, но ветер отнес его слова. Его лицо было неподвижным и
