Тем временем мы получали подкрепления быстрее, чем противник. Александер подсчитал, что каждые сутки наша армия увеличивалась на тысячу солдат. Новые части были лучшим лекарством для нашего больного фельдмаршала.
Без сомнения, его мастерский отход из Эль-Аламейна (где битва была проиграна до того, как он туда прибыл) к линии «Марет», во время которого он сумел сберечь остатки Африканского корпуса, явился одним из величайших тактических ходов этого полководца, хотя он и не был оценен по заслугам.
Я вовсе не считаю Роммеля сверхчеловеком. Работая с ним бок о бок, я видел, что он лишен воображения и флегматичен. Он совсем не соответствовал тому романтическому образу, который создали его друзья и враги. Но как один из тех, кто с боями прошел от Эль-Аламейна до Марета, я считаю его талантливым полководцем, ибо он сумел провести нас этим путем без крупных потерь, дав нашей армии возможность создать мощный пояс укреплений для пробы сил в Тунисе.
Что характерно для Роммеля, едва он соединился с фон Арнимом и вывел свой обескровленный Африканский корпус под защиту линии «Марет», как тут же начал планировать новое наступление.
А между тем опасность состояла в том, что англо-американские силы могли начать свое наступление на оголившемся фронте у него в тылу. Поэтому он решил первым нанести неожиданный удар всеми своими моторизованными силами, чтобы причинить врагу наибольший урон. После этого он планировал быстро развернуться и напасть на Монтгомери, чтобы оттеснить его на восток и тем самым задержать наступление, которое в противном случае начала бы 8-я армия.
Я не собираюсь писать военное исследование о битве в Тунисе, каким бы интересным оно ни было. Если вы не ученый, занимающийся изучением войн, то для вас совсем не важно, почему мою часть послали по хорошей дороге, ведущей от Габеса до оазиса Гафса; если же вы ученый, то я скажу вам, что дороги, идущие от оазиса, пересекают горную цепь Западный Дорсаль у Кассерина и Ферманы, и тогда сразу же ясна подоплека плана Роммеля.
За Фаидом Роммель оставил в резерве подвижную группу, основой которого была 21-я танковая дивизия. Американский 2-й корпус, состоявший из свежих, но необстрелянных частей, находился на другой стороне равнины Фаид между Гафсой и Фондуком. Сзади располагался перевал Кассерин. 1-я американская бронетанковая дивизия была рассредоточена вокруг Сиди-Бу-Зида: на Джебель-Лессуде, одиночной горе к северу от деревни, под Сбейтлой и на дороге Сбейтла—Пичон.
14 февраля Роммель бросил на янки около сотни танков с частями поддержки, а также «Штуки», чтобы показать новым мальчикам, где раки зимуют. Артиллерия американцев была смята. Они потеряли тридцать орудий. Наши танки вовсю громили танки американцев.
На следующий день, после неудачной контратаки, янки отошли к Сбейтле, оставив свою пехоту, отрезанную от основных сил на высоте Джебель-Лессуда. Было много пленных. Американцы понесли большие потери в танках – восемьдесят шесть было подбито – и не могли более удерживать долину. Они отошли еще дальше к горам Западного Дорсаля.
Моя спецгруппа 288 вступила в бой на второй день нашего наступления. Нам приказали атаковать и занять оазис Гафса, который, как мы ожидали, удерживался американскими парашютистами и частями «Свободной Франции». Фактически же оазис обороняли американские рейнджеры и дербиширские артиллеристы, которым вместе с нашими давними врагами по пустыне 11-й гусарской бригадой вскоре предстояло разделить честь захвата столицы Туниса. Но сейчас они вместе с американцами отступали к Западному Дорсалю. Французские войска, занимавшие Восточный Дорсаль, тоже вынуждены были откатиться на другую горную цепь.
На подходе к Гафсе мы испытывали волнение при мысли о том, что нам предстоит впервые сразиться с американцами. Мы не осознавали тогда, что американцы на том этапе войны не имели никакого понятия об искусстве ведения военных действий и ни в какое сравнение не шли с храбрыми солдатами Британской империи, с которыми мы воевали последние два года.
Мы расположились к востоку от оазиса, в долине, через которую проходила дорога на Габес. Пока мы готовили к бою наши орудия, разведподразделения выяснили, что войска из оазиса эвакуированы. Мы вошли в него на закате, осторожно пробираясь через минные поля. Единственным боем была перестрелка с небольшой группой на дальнем конце оазиса.
Мы сразу бросились искать сигареты. Велика же была радость солдат, когда мы обнаружили несколько американских грузовиков, один из которых был гружен сигаретами. После наших скудных рационов во время большого отступления так приятно было побаловать себя щедрым американским рационом, попавшим нам в руки!
На рассвете мой водитель готовил роскошный завтрак из американских продуктов, когда я был вызван к капитану Мейеру, моему новому командиру. До этого я командовал 2-м батальоном спецгруппы 288, но Мейер как раз прибыл из Германии и, будучи старшим по званию, сменил меня на этом посту. Из трех рот батальона сформировали две усиленные роты. Одной из них командовал я. Мы не были особо дружны с Мейером, и, когда я передавал ему батальон, он не проявил никакого интереса к тому, что я хотел ему о нем рассказать.
Теперь мы с Мейером обсуждали стратегическую и тактическую обстановку. Пока я изучал карту, он зачитывал мне текст приказа:
– Приказ батальону: спецгруппе 288 совершить немедленный бросок вдоль дороги в направлении Ферманы. Порядок следования подразделений полка: во главе – 2-й батальон, за ним следует 1-й батальон и полковые службы.
Мейер добавил:
– Пойдете во главе своей роты. Вам будут приданы тяжелые истребители танков.
Я немедленно выступил маршем со своей ротой, сразу за моим грузовиком следовали истребители танков, а за ними отряд саперов с миноискателями. Дорога из Гафсы на север была покрыта слоем гудрона и оказалась гораздо лучше, чем я думал.
Наш марш не был спокойной прогулкой. Недалеко от Гафсы нас обстреляла артиллерия, наблюдатели которой находились на высотке слева от нас. Мы открыли ответный огонь. На нас обрушились пикирующие бомбардировщики. Я потерял две свои лучшие машины. Мы перегруппировались, когда пришел приказ по полку: «Продолжать марш!»
Двигаясь на милю или две впереди остальных частей, моя рота устремилась на север. Еще раз мы подверглись атаке пикирующих бомбардировщиков, но другие самолеты оставили нас в покое.
Мы проехали мимо мертвого американского негра, лежавшего на дороге. Он был голый. Конечно же его раздели арабы.
Я пристально всматривался в даль и вскоре заметил танки, двигавшиеся к северу. Должно быть, это были американцы. Судя по моей карте, мы приближались к Фермане, и в самом деле, через пару километров дорога спустилась в долину и внизу стали видны дома. Мы помчались вниз по склону и достигли окраины деревни, в то время как хвост нашей колонны еще преодолевал гребень горы позади нас. Орудия, стоявшие в деревне, начали обстрел нашей колонны. Одновременно с этим выпрыгивая из грузовиков, мы попали под ружейный огонь. Стреляли из близлежащих домов. Не видя тех, кто стрелял, мы в ответ принялись поливать всю деревню пулеметным огнем.
Остальная часть батальона быстро высадилась из грузовиков, и мы вошли в деревню широкой цепью. Огонь из стрелкового оружия стих. Из домов высыпали арабы – мужчины, женщины и дети, размахивая руками с криками фальшивого ликования, которое эти люди всегда проявляют по отношению к тем, кто явно одерживает верх. Их шейх узнал во мне командира и подбежал ко мне с распростертыми объятиями. Он забормотал слова приветствия. На всякий случай я держал свою правую руку на автомате. Он потянулся ко мне и пытался поцеловать руки. Когда я брезгливо убрал их, он рухнул на колени и стал целовать мои ботинки.
Арабы изо всех сил пытались выказать свое дружелюбие, но мы были уверены, что всего несколько минут назад они были на стороне американцев. Они показали минные поля, предупредили, что американская артиллерия только что ушла, и сказали, что на той стороне деревни все еще есть тяжелые танки.
Минное поле было заложено недавно, и свежевывернутая земля выдавала местоположение каждой мины. Мы осторожно пробирались через него, сразу же за нами шли саперы, отмечая проход для буксируемых сзади орудий.
