огрубели.
Сообщают, например:
«Вчера жирафа, запряженная в коляску актера N, взбесилась и понесла. Актер N, не растерявшись, подпрыгнул, ухватился за телеграфную проволоку и, добравшись таким образом до телеграфного окошечка, дал в нашу газету депешу о случившемся».
Какой-нибудь легковерный чудак побежит к приятелю:
— Слышали? У актера N жирафа взбесилась. Пришлось ему бежать по телеграфной проволоке!
— Брехня, — скептически поморщится приятель. — У актера N не только жирафы, но и клячи водовозной нет. И не при его пузе по телеграфным проволокам скакать…
— Зачем же написано?
— Реклама.
— Что вы говорите! А вот недавно сообщали, что его поколотил какой-то ревнивый муж…
— Тоже реклама.
— Да какая ж тут реклама для человека, если его палкой по башке трахнули.
— Ну, уж там видней, что к чему. И ребенок его был недавно болен для рекламы, и жена у него сбежала для рекламы… Ничему не верю! Все реклама.
— Однако он, говорят, из очень почтенной семьи…
— И семью себе выбрал для рекламы, и сестра у него замуж за инженера вышла для его рекламы!..
Вдруг — появилась скромная газетная заметка: «Актер N опасно заболел».
— Ишь ты, шельма, — сказала, подмигивая, публика. — Какую себе рекламу закатил: болен я, говорит.
— Да, может, действительно болен?
— Он-то? Наверное, для бенефиса все. Я, чай, здоровехонек…
Новая заметка:
«Положение актера N признано безнадежным. Он при смерти».
— Ха-ха-ха! — закатывалась публика. — Ну и ловкач же. Куда метнул! Ведь даст же Бог. Я думаю после этакого дела огромный бенефисище зацепить.
И наконец, появилась газета с траурной каймой: «Актер N вчера, не приходя в себя, скончался»…
— Гениальный парнюга! — ревела восхищенная публика. — Лобастый черт! Эко придумал: «не приходя в сознание»… Надо будет на бенефис билетик спроворить. Без барышника не обойтись. Интересно, когда бенефис будет: до вскрытия или после?..
Потом были похороны: актер чинно и строго лежал в гробу с кротким, навсегда успокоившимся лицом, а сзади шла публика и грохотала:
— Ах, чтоб тебя разорвало! Ведь вот что придумал… Мозговитый…
— Однако, как хотите, реклама — рекламой, а по-моему, это — оскорбление религиозного чувства! Кощунство.
— Зато по-американски, хи-хи.
— Ребята, гляди, зарывается! Ей-Бо, живьем для рекламы в землю уходит. Как же ему там до бенефиса дышать, голубчику?!.. Чем?
— Дурень ты, не нашего Бога! Где ж ему дышать, ежели от него уже покойницкий дух.
— Эва! Нешто для рекламы не надушится?! И, расходясь, уславливались:
— Значит, до бенефиса. На бенефисе встретимся.
А в это время в гробовую щель бочком прополз земляной червяк и пытливо огляделся в темноте:
— А где тут которые актеры? Чичас жрать их будем.
Освежающий душу разговор
Он сидел на скамеечке под тенистым деревом, когда я проходил мимо него.
У него было задумчивое интеллигентное лицо, лицо много читавшего и думавшего славянина, — и это расположило меня к нему, более того, потянуло к нему.
Я присел на ту же скамейку и тут только разглядел, что ошибся, по крайней мере, в его национальности: он держал на коленях, задумчиво перелистывая, номер английского журнала «The Tatler».
— Ду ю спик инглиш, сэр? — спросил я, приподнимая шляпу.
Он удивленно покосился на меня.
— Чего?
— Простите, вы русский? А мне показалось — англичанин! Признаться, эта нация — моя слабость. Меня всегда удивляли люди, у которых довольно свободно уживаются воздушная мистика Россетти и тяжеловесная гениальность Уэллса. Не правда ли?
— Кто уживается? — переспросил господин.
— Уэллс уживается с воздушной мистикой Россетти.
— Министр?
— Кто? Россетти? Нет, художник. «Э-э, — подумал я. — Интеллигент-то вы интеллигент, а в английской живописи, видно, швах».
Впрочем, я и раньше замечал, что русский интеллигент, поражая вас своей огромной начитанностью и осведомленностью в одних вопросах, ввергает вас в ужас полным невежеством в других вопросах.
— Я могу видоизменить эту прелесть английского контраста, — с готовностью подхватил я. — Уайт- Чапель у них уживается с роскошным Пикадилли, мрачный Миддль-Таун — с Армией Спасения, Джером — с Джеком Лондоном.
— Знаю, — кивнул головой интеллигент. — Это город у них такой — Лондон?
— Нет, это писатель американский такой есть! Джек Лондон — неужели не знаете? Он еще рассказы о Клондайке писал!
— О чем?
— О Господи! О Клондайке, на Аляске.
— Это где же это будет?
— Аляска-то? Неужели вы не знаете географии приполярных стран?!
— Которых, которых?
— Господи! Возьмите вы атлас Ильина…
— Ну, где там. Теперь и к паршивенькому коленкору не приступись.
— Слушайте! Да вы форменный профан…
— Никак нет. Я Федор Николаич, Утюжков моя фамилия… Хе-хе… За другого приняли?
Я перестал стесняться. Я грубо спросил его:
— Вы знаете, что такое синтаксис? Что такое этимология?..
— Не приходилось. Все, знаете, нет времени. Я на службе больше. По счетной части.
— Почему же вы, черт возьми, читали «The Tatler»?!
— Который?
— Да вот этот, что держите в…
— Я читал? Господь с вами! Я по-французскому ни в зуб. Да и по-русскому больше, если крупная печать…
— Так чего же вы его перелистывали?!
— Вот это вот? А я прикидывал, хватит ли, если сундук внутри оклеить. А то там щели и сволочи прусаки…
Приятно иногда потолковать с русским интеллигентом о воздушной мистике Россетти, о забавных
