29 год от P. X.
Иерусалим, Храмовая гора
Ионатан, сын Анны, никогда не отличался добродушием, но после того как в прошлом году умерла его жена Мириам, стал угрюм и нелюдим. Увидев, как шурин приближается ко Двору язычников, Каиафа приготовился к долгому неприятному разговору о том, в каком состоянии находятся загоны и купальни для овец.
Но оказалось, Ионатан принес новости.
— Тот рабби из Галилеи, которым ты так интересовался, сейчас у Овечьей купальни, — сказал он.
Овечью купальню, или Вифезду, где били подземные источники, загораживали портики Храма, но она была совсем близко. Вокруг нее — пять колоннад в том же стиле, в каком при Ироде Великом было изготовлено новое убранство Храма. Там часто можно было видеть больных, слепых, увечных, парализованных. Многие считали, что вода в Овечьей купальне обладает исцеляющей силой. Если чудотворец хотел показать свои способности, лучшего места, чем Вифезда, не найти.
Каиафа открыл было рот, но промолчал. В разговоре с Ионатаном приходилось осторожно подбирать слова, особенно после смерти Мириам. Ионатан знает, что Каиафа ждет пришествия Мессии, но относится к этому ожиданию с нескрываемым презрением.
— Что он делает?
— Ничего, — скривился Ионатан. — Я долго смотрел на него. Он просто стоит там со своими учениками и смотрит на убогих, как пастух на овец.
— Он никого не исцелял?
— В Шаббат? Нет. И даже виду не подал, что собирается что-то делать.
— Так зачем он туда пришел?
Ионатан пожал плечами, словно говоря: «Кто знает!»
Каиафа кивнул, скрывая нетерпение. Иногда он представлял себе сцену у Овечьей купальни. Когда придет Мессия, он исцелит всех этих несчастных! Исполнит пророчество Иеремии, который сказал: «Я приложу ему пластырь и целебные средства, и уврачую их… и возвращу плен Иуды и плен Израиля, и устрою их, как вначале». Он обратит увечных и слепых в воинов правды! Уничтожит нападающих на нас, изгонит тех, кто отправил нас в изгнание! Если человек из Галилеи и вправду от Бога, конечно, он должен был пойти к Вифезде!
— Здесь я дела закончил, — сказал Каиафа. — Думаю, пора мне самому посмотреть на этого человека.
Ионатан шел за Каиафой по колоннаде и мраморной лестнице, которые вели к Овечьим воротам. Они не сделали и десяти шагов, как увидели толпу, главным образом из фарисеев, которые оживленно разговаривали и размахивали руками. Неудивительно — фарисеи по-другому не умеют.
Но что-то в их словах — а они доносились до ушей первосвященника — заставило Каиафу остановиться. Он прислушался.
— Сейчас Шаббат!
— Ты нарушаешь Закон Моисеев!
Каиафа подошел ближе, чтобы понять, в чем дело. Люди стояли кругом, а в центре — невысокий человек с худыми и бледными ногами. Правой рукой он придерживал зажатую под мышкой свернутую постель. Человек был явно сбит с толку, он с недоумением смотрел на окружающих.
— Исцеливший меня сказал: «Встань, возьми постель свою и ходи».[48]
— Кто? — потребовали ответа сразу несколько человек. — Кто тебе это сказал?
— Я не спросил, как его зовут.
— Никто не может так сказать, — сказал кто-то.
Каиафа подошел к исцеленному и почувствовал дрожь.
— Ты знаешь, кто я такой?
— Ты Кохен ха-Гадоль, — с благоговением ответил тот, глядя на богатые одежды первосвященника.
— Именно так.
Каиафа был на полголовы выше и смотрел на него с состраданием и благоволением.
— Человек, исцеливший тебя, исцелял ли и других? — спросил Каиафа ласково, как отец сына.
— Не знаю.
— Если ты снова увидишь его, узнаешь ли?
— О да, я никогда его не забуду.
— Хорошо. Если еще раз увидишь его, приди ко мне или к этому человеку, — добавил он, показывая на Ионатана, стоявшего у него за левым плечом, — и скажи нам о нем.
Исцелившийся кивнул головой, вглядываясь в лица вокруг, и снова посмотрел на Каиафу.
— Да.
— Ты же не шел через двор Храма, чтобы попасть на другую сторону? Ты ведь знаешь, что это непочтительно?
— Храм Хашема — не место для прогулок! — возмущенно крикнул кто-то из фарисеев.
— О нет, ваше превосходительство! — взмолился излечившийся калека, не обращая внимания на возглас фарисея. — Я иду в Храм, дабы поблагодарить Хашема, будь Он благословен!
— Аминь, — ответил ему Каиафа, и фарисеи повторили это обязательное окончание молитвы.
— Но ты не должен нести с собой постель, — сказал кто-то из фарисеев. — Это неподобающее поведение.
— Это грех!
Человек посмотрел вокруг.
— Тридцать восемь лет эта постель несла меня на себе, — сказал он с чувством. — Шаббат сегодня или нет, я не обменяю эту ношу ни на какую другую.
