священник с медным сосудом, которым он покачивал, окружая себя дымом. Кажется, это называется кадило, но я не уверен, если честно. Толпа была внушительная, человек триста, если не больше. В основном женщины, но и мужиков хватало. Вышли они справа, со стороны главной железнодорожной станции и заняли весь проспект Божественного Откровения, по которому мы и ехали. Карта мне подсказала, что ещё двадцать девять лет назад проспект этот был 'Красной Армии', но никто из местных это название при мне ни разу не употреблял, из чего я в своё время сделал вывод, что переименовали его в первые годы после Катастрофы. Шествие, скорее всего, направлялось к Цитадели, до которой отсюда было чуть меньше километра, а это значило, что в ближайшие полчаса нам тут проезда не было.
'Вот, блин горелый! Вляпались на пустом месте', - ругнулся я про себя и спросил сидевшего за рулём Мистера Шляпу:
- Знаешь, как объехать?
- Не вопрос, командир! - оптимистично ответил Саша. - Через вокзал ихний, а там мимо Гостевого двора и по Вознесенской обгоним этих. А не обгоним, так до Валовой доберёмся и там проедем.
- Ну, если знаешь, так поехали, нам спешить надо.
Буквально через десять минут и полтора километра мы действительно выскочили на главный проспект Посада, обогнав толпу верующих метров на триста, и спокойно покатили дальше, любуясь величественной картиной Троице-Сергиевой Лавры.
Через пару километров мы свернули на так и оставшуюся непереименованой улицу Матросова, и я скомандовал:
- Саш, вот сюда, к КПП сворачивай. Да, за этим большим зданием.
Перед воротами 'тигры' остановились, и я вылез наружу. Бросив взгляд на огромный металлический медальон, изображавший букву 'Л', вписанную в стилизованное солнце, и надпись 'луч', располагавшуюся в левой нижней части я направился к двери пропускного пункта.
Внутри, у турникета сидел смутно знакомый мне дюжий инок, который, разглядев меня, встал с табурета и радушно поздоровался:
- Здравствуйте, Илья Васильевич! Как здоровье ваше?
- И тебе не хворать! - сказал я в ответ. - Я к отцу Никодиму.
- Так точно. Наставник мне уже звонил, - и он покосился на чёрный телефонный аппарат, стоявший на тумбочке. - Машины ваши снаружи оставьте и проходите. И автоматы.
- Спасибо тебе, отрок Николай, - я вспомнил, как зовут этого бойца, как и то, что пару лет назад по просьбе Никодима проводил здесь семинар по рукопашному бою на ограниченном пространстве, и этот парень был в числе занимающихся.
Высунувшись в дверь, кликнул своих ребят, и мы степенно, по одному, прошли через турникет.
В большое здание, бывшее в прежние времена плавательным бассейном, нам не надо, келья Никодима была в другом здании. И как раз от него нам навстречу поспешал невысокий и щуплый монашек. Увидев меня, он широко заулыбался и радостно замахал руками, приветствуя.
Я улыбнулся в ответ:
- Привет, Ахметка! Как жив, как здоров?
Брат Ахмет, чернявый и горбоносый подобно большинству своих соплеменников был местной достопримечательностью. Сразу после Катастрофы большинство 'весёлых людей с гор' с лёгкостью вспомнили давние традиции предков и начали жизнь абреков.
Причём большинству из них не пришлось прилагать к этому никаких усилий - сплочённые и до этого группы горцев просто в открытую стали делать то же, что прежде делали скрытно - грабить. Нашему сообществу повезло - слишком мало у нас было 'этнических организованных преступных групп', как называли такие объединения писатели минувших времён. А немногочисленные владельцы магазинов и придорожных кафе, стоявших у 'Большой дороги' и так жили с соседями в мире. А вот посадским довелось хлебнуть с этими бандами лиха. Как рассказывал мне отец Андрей, Главный пастырь Софринской бригады, менты (тогда они ещё монахами не стали) денно и нощно мотались по всей территории, пытаясь защитить переселенцев и местных. 'Представь себе, Илюшка, - говорил он мне, - мы за месяц столько же патронов расстреляли, сколько в Чечне за год не тратили! Сорок семь человек убитых и сто семьдесят раненых, и это - без ополченцев и мирняка!'
А годовалый Ахмет был захвачен во время одной из стычек. Вся его семья, включая мать и сестёр, стреляла по софринцам до последнего. Разъярённые бойцы уже собрались прислать окопавшимся на втором этаже большого кирпичного особняка 'Шмелей', когда молодой отец Андрей, носивший в ту пору лейтенантские погоны и бывший командиром штурмовой группы, услышал негромкий детский плач. 'Представляешь, заглянул я за угол, а он там сидит. Голожопый, в одной рубашонке. Над ним пули визжат, мат до неба стоит, а он сидит и тихонько так поскуливает… Ну и не выдержал я - заорал ребятам, чтоб прикрыли, и к нему. А эти как ждали - из всех стволов как дали, но, спасибо Богородице, не попали. Ну а там я уж из дома выскочил и в грязь вместе с Ахметкой закопался. Тут уже и наши жахнули!'.
По словам всё того же отца Андрея, 'Ахметом' мальчонку назвали сами бойцы, были предложения переименовать его на русский лад, но он настоял на сохранении 'национального' имени. И вот уже двадцать семь лет живёт в Посаде русский боевой монах брат Ахмет, правая рука местного тренера и наставника отца Никодима. А поскольку мы с последним весьма дружны, то для Ахмета я - старший брат, и, сойдясь поближе, мы с чувством похлопали друг друга по плечам и даже приобнялись.
- Илья, ты хоть бы предупредил, что приедешь! - с непритворным возмущением сказал он.
- Извини, в спешке ехали, не успели.
- А что такое? Проблемы какие-нибудь? - Ахмет даже остановился. - Ты скажи, поможем, сам знаешь! - импульсивность характера соответствовала происхождению, но акцента у него не было вовсе.
- Всё хорошо, друг, не переживай. По следу нехорошего человека идём да потеряли его.
- Вы? Потеряли?! - изумился он. - Не верю!
- Хитрый, словно лиса, попался - водой ушёл!
Мы подошли ко входу, и инок распахнул дверь:
- Вы, ребята, проходите, отец Никодим ждёт, а я пока до трапезной дойду, насчёт обеда распоряжусь.
Отказываться мы не стали, дабы не обидеть хорошего человека, но и привычка экономить свои припасы в каждом Следопыте в кожу и в кости въелась. Про все 'кладки' не скажу, но у первых восьми, ещё заставших пешие и конные рейды - точно!
Предложив ребятам обождать на лавках в 'предбаннике', я разулся и толкнул массивную дверь в тренировочный зал. Никодим был здесь.
- Отроки, поприветствуем гостя! - зычным голосом скомандовал он, заметив меня в дверях.
- Здрав будь-и-благослови-тебя-Господь! - хор молодых, сильных голосов.
- И вам не хворать, Божьи воины! - я знал, что такое обращение им очень нравится.
- Алексий, над партером поработайте, - бросил Никодим своему помощнику и, раскинув руки в стороны, пошёл ко мне.
Надо сказать, что зрелище было впечатляющее - размахом плеч наставник если и уступал мишке, то не намного. А вот росту был среднего, на пару сантиметров пониже меня. Но силы в нём… Мы, когда первый раз подрались (в шутку, конечно), долго под впечатлением были. Иноки и Следопыты тогда об заклад бились, кто выиграет. С их стороны - грешно, а с нашей - глупо, к тому же проиграли все, и те, кто на Никодима ставил, и те - кто на меня. Поскольку ничья случилась.
Я, признаться, будучи весьма самоуверенным молодым человеком, сам не ожидал тогда подобного результата, ведь до встречи с Никодимом у меня 'большой шкаф всегда громко падал'. Но первая же плюха от этого 'квадрата', как я про себя называл противника, снесла мой далеко не вялый блок, и только винчуновская привычка работать корпусом позволила мне 'слить' удар и устоять на ногах. Впрочём, и моя стремительная контратака оказалась для оппонента полной неожиданностью. Получив раз пять по всяким неприятным местам, монах с трудом разорвал дистанцию и, постояв пару минут друг напротив друга, мы рассмеялись и, поклонившись, пошли обниматься. С тех пор десять лет прошло, а дружба наша только крепнет.
Вдоволь наобнимавшись, мы прошли в каморку наставника.
