- Всё бегаешь, Илюшка? - спросил Никодим, доставая из шкафчика стаканы и вазочки с мёдом и вареньем.
- А что делать, служба такая, - мой друг относился к тем немногим за пределами нашего 'государства', кто знал как задачи, так и возможности нашего Братства и потому более подробные объяснения ему не требовались.
- А чего к нам прискакали? - щелкнув клавишей доисторической редкости, электрического чайника, монах присел на стул.
- Пришлых гнали, - посвящать даже его во в с е подробности нашего дела я не имел права. - Издалека пришли гости дорогие, аж с янтарных берегов.
- Да ну! - Никодим недоверчиво изогнул бровь. - Всё не успокоятся, ироды? Чего на этот раз хотели?
- Странного. Ты отца Андрея когда увидишь? У меня для него от Виталия Андреевича весточка.
Никодим переменился в лице и смущённо затеребил бороду.
- Что не так, Никодимушка?
- Отче вчера преставился - грусть в голосе монаха была не показной ни разу.
Я опешил, отцу Андрею ведь и шестидесяти не было!
- Болел он, - после долгой паузы произнёс инок. - В феврале месяце слёг, почитай сразу перед днём Русского воинства, да и сгорел в три месяца. В нём едва половина от прежнего осталась. Вы людей на улице должны были видеть - прощаться народ с раннего утра идёт, хорошего человека Господь к себе прибрал…
Я достал маленькую фляжку и, пробормотав 'Помянем!', сделал большой глоток. Настойка обожгла глотку, выбив слезы из глаз, но стало легче. Я протянул фляжку Никодиму. Обычно он спиртного не употребляет, но сейчас приложился. Помолчав с минуту, он сделал ещё один глоток и тряхнул коротко остриженной головой:
- Вот так вот, брат. Батя твой два года назад, отче сейчас… Уходят старики. Уходят. Как хоть, Андреич ничего?
- Нормально с ним, здоров и силён пока, вот полковник Поликанов из псковских зимой умер. Сердце.
- Эх, судьба, судьбинушка… На себе вытащили нас, кровь проливая… Прощаться пойдёшь?
- Конечно! Он мне не чужой был!
- Я отведу. Позже. Что за послание? - он перешёл на деловитый тон.
- А кто вместо наставника теперь? Отец Владимир?
- Пока он, а там видно будет.
- Этот поймёт, тоже из прежних. Послание такое: 'Трехголовые начали игру. В деле и те, с кем дедушки бились. Юг готов проснуться, и прислал карфагенские яблоки раздора. Солёные уши что-то затевают не во благо всем'.
- Вычурно, ничего не скажешь! - хмыкнул Никодим.
- Это что, вначале вообще в стихах было.
- Мне подсказку не дашь?
- Нет. Но своими словами расскажу, что со своего шестка вижу.
- Давай, а я уж мужикам нашим пошепчу.
- Ну, слушай… Всплыли шведы, причём у нас они давно. Базировались между вами и нами. Серьёзно вросли. Кликуха 'Дуб' тебе о чём-нибудь говорит?
- Да.
- Так вот, пришлые под него косили. Шалить начали с недетского наезда на меня лично, - заметив удивлённое выражение на лице собеседника, пояснил. - Как барана увезти попытались, еле отбился. Мы их зажали и затрамбовали.
- Охотно верю, - улыбнулся Никодим.
- Но их главный соскочил, причём так хитро, что мы только диву давались. Гедеван его пробил по старым документам и выяснил, что он ещё из 'древних'. Прикинь, одним из вариантов ухода был вертолёт.
- Щедро, ничего не скажешь!
- А на борту были мальчики со шведскими 'собачьими бляхами', не фальшивыми ни разу.
- Весело у вас!
- И у вас - тоже будет. У пришлых - база под Кимрами.
- То есть они могут на все стороны работать.
- Я думаю - недолго, Андреич сказал 'фас', потому я и сюда заехал, чтобы вы веселье не пропустили.
- Я понял, Илюха! Вы пока в трапезную сходите с Ахметкой, а я к Старцам нашим пойду.
Глава 13.
Уже стемнело, когда мы, вместе с Тушканчиком и Шляпой, тоже знавшими отца Андрея, пришли в Цитадель. Никодим пошёл с нами, и потому нас пропустили через Каличьи ворота, в отличие от обычных посетителей, которым вход был разрешён только через главные, Святые.
Прощание с Наставником проходило в церкви Зосимы и Савватия, что примыкала к белоснежным Больничным палатам. Даже сейчас, в половине девятого вечера, длинная вереница людей тянулась от входа в храм мимо церкви Смоленской Богоматери и скрывалась за колокольней. Никодим, понимая, что времени у нас немного, сразу направился к дверям, махнув на ходу служкам, чтобы они отодвинули загородку.
Своё снаряжение мы, дабы не смущать окружающих, оставили на тренировочном подворье, и теперь отличались от основной массы разве что покроем одежды. Большие скопления людей не люблю, и чувствую себя в них очень неуютно, но не придти сюда я не мог. Вот так, в толпе, почти физически ощущалось большое горе, сплотившее всех присутствующих. Не думаю, что все из пришедших лично знали почившего, однако отдать дань уважения человеку, так много сделавшему для анклава, решили многие. На людях я увидел и служебные робы рабочих многочисленных предприятий посада, и камуфлированную форму местных вояк, но преобладала одежда, характерная для 'подпосадских' крестьян.
Отец Андрей лежал в простом дубовом гробу. 'Да, Никодим не обманул', - грустно подумал я, глядя на усохшую фигуру одного из тех, кого я считал своим учителем. В горле запершило.
Люди подходили, целовали крест, зажатый в сложенных на груди руках. Многие плакали.
'Интересно, а почему Ахмет, почитавший командира за родного отца, нашёл в себе силы улыбаться, встречая нас? Надо будет у Никодима спросить'.
Когда подошла моя очередь, я поцеловал отца Андрея в лоб и мысленно попросил прощения. Вроде так у православных положено.
***
Выйдя из церкви, мы отошли в сторонку, и монах спросил:
- Илья, вы точно сегодня хотите выезжать?
- Надо, а то можем не успеть.
- А ты так и не сказал, куда тебе конкретно надо.
- В Коломну, - в конце концов, если я кому и мог доверять из посторонних, так это Никодиму. - Завтра к обеду надо кое-кого перехватить.
- Ну и на фига спешить так? Вы как ехать собирались?
- Большим кольцом.
- Вот и дураки! - улыбнулся он. - У владимирских дороги такие, что даже на ваших 'коняшках' ночью больше пятнадцати вёрст в час не выжмете.
