распорки между внутренней опорной доской и обшивкой, это стандартно для этой модели — когда я загляну внутрь, я смогу сказать наверняка. Они помогают поддерживать натяжение стальных струн, они очень прочные и используются для более громкого звучания. — Он дотронулся до того места над клавиатурой, где была инкрустация. — Взгляните, это перламутр. — Он поднял глаза и заметил несколько растерянное выражение на лице Кэррола. — Простите меня, — рассмеялся он, — я увлекся...
– Мне приятно видеть, что мой инструмент доставляет вам такое удовольствие. Хочу вам признаться, я боялся, что вы будете рассержены.
– Рассержен? Господь милосердный, отчего же мне сердиться?
— Не знаю, я думал, что плачевное состояние инструмента — в какой-то мере моя вина, что я подверг его слишком большому риску, притащив сюда, и это не может не вызывать праведного гнева истинного почитателя фортепиано. Не знаю, помните ли вы, но я просил Военное министерство передать вам конверт, который не следовало распечатывать раньше времени. — Он помолчал. — Теперь вы можете вскрыть его. В нем — ничего особенного, это просто описание того, как я перевозил рояль в Маэ Луин. Но я не хотел, чтобы вы прочли это прежде, чем увидите, что он находится в целости и сохранности.
– Так, значит, вот о чем это письмо? Мне, действительно, было очень любопытно. Я думал, может быть, там рассказывается об опасностях, которые поджидают меня здесь, и вы не хотели, чтобы это прочла моя супруга... Но путешествие «Эрарда»?! Вы правы, вероятно, я мог бы рассердиться. Но я — настройщик. Единственное, что волнует меня больше, чем сам рояль, — это возможность настроить, вылечить его. И вообще, что бы ни было — он здесь, и я, слава богу, тоже... — Он замолчал и поглядел в окно. — Что ж, я не могу представить себе места, более вдохновляющего и более достойного музыки. К тому же, струны рассчитаны на очень большие нагрузки, хотя, возможно, и не на такие, которые пришлось перенести именно этому инструменту. Я не говорю уж о перламутровой отделке. Больше всего я боюсь солнца и влажности, которые способны расстроить инструмент за считанные дни. — Он задумался. — Знаете, доктор, у меня к вам лишь один вопрос. Я не нашел упоминания об этом ни в одном из ваших писем, но я даже не знаю, играли ли вы хоть раз на этом инструменте и чего вы смогли... достичь.
Доктор опустил руку на корпус «Эрарда».
– Ах, мистер Дрейк. Мы не говорили с вами об этом, потому что я немногое могу рассказать. Вскоре после того как я доставил его сюда, здесь был праздник. Это был повод как для радости, так и для печали — об этом вы прочтете в моем письме. Крестьяне настаивали, и я поддался. Они заставили меня несколько часов играть. Конечно, только тогда я понял, насколько инструмент расстроен. Если кто-то из шанов это и заметил, они оказались слишком вежливы и промолчали. Хотя, по-моему, рояль — это чересчур экзотично для них, они вряд ли могут представить, как звучит настроенный инструмент. Но рояль произвел на них сильное впечатление. Видели бы вы лица детей, которые пришли на него посмотреть.
– И больше вы не играли.
– Один или два раза, но тон оказался настолько понижен...
– Вероятно, он был выше, так как первое время он находился во влажном климате. А теперь понизился благодаря засухе.
— Он был уж очень высокий. В общем, я даже не пытаюсь больше играть. Для меня это было невыносимо.
– И тогда вы решили его настроить... — почти про себя проговорил Эдгар.
– Простите, что вы сказали, мистер Дрейк?
— Что ж, человек, который знает о пианино и роялях достаточно, чтобы выбрать «Эрард» 1840 года, должен был знать, что он обязательно расстроится, особенно в джунглях, и что для него понадобится профессиональный настройщик. Но вы все-таки решили справиться с этим самостоятельно.
Доктор молчал.
– Я говорил об этом военным, — наконец сказал он, — но дело не в этом. Я был так рад, что мою просьбу все-таки удовлетворили, что о большем просить не решался. Признаю, иногда мой энтузиазм превосходит мои возможности. Мне приходилось видеть, как настраивают рояли, и я самонадеянно решил, что могу попробовать сделать это самостоятельно. Мне казалось, что после хирургии это окажется не так сложно.
– За это я вас прощаю, — пошутил Эдгар. — Но если хотите, я могу научить вас кое-каким основам настройки.
Кэррол кивнул.
– Конечно, но только много не рассказывайте. Я скоро покину вас. У меня есть кое-какие дела. К тому же лично я далеко не сразу привык к наблюдателям в операционной, а мне кажется, что в лечении звука это еще труднее.
– Вот доктор, мои инструменты. — Эдгар открыл свой саквояж и выложил инструменты на скамью. — Я привез только основной набор. Вот молоточек для настройки, это обычные маленькие отвертки, а вот эта — тонкая, этот разводной ключ — специально для механизма звукоизвлечения. Вот, смотрите... Что еще? Плоскогубцы и зажим для колков, кусачки, два пинцета для демпферов, крючок для пружин, параллельные щипцы, специальный винтовой регулятор для «Эрарда», которым регулируют высоту молоточков. А вот еще клинья для настройки тона, покрытые кожей, и катушки проволоки разной толщины для замены струн. Есть и другие инструменты, вот эти — специально для настройки тона: зажим для молоточков, клей и иголки для самой тонкой подстройки, их так много, потому что они часто гнутся.
– А что такое настройка тона? Вы все время говорите о ней.
– Простите, это означает работу с молоточками, чтобы они давали приятный звук, ударяясь о струны. Видимо, я забегаю вперед. Но вы сказали, что видели, как настраивают рояли?
– Видел? Один или два раза, совсем недолго наблюдая за этим процессом. Но никто никогда не объяснял мне, как это делается.
– Что ж, могу поручиться, вы быстро научитесь. Существует три основных момента настройки. Обычно настройщик начинает с регулировки, то есть выравнивает звуковой механизм, делает так, чтобы все молоточки оказались на одной высоте, ударяли коротко по струнам и плавно опускались обратно — тогда одну и ту же ноту можно взять снова. Обычно это первый шаг. Однако лично мне нравится начинать с грубой настройки. Обычно рояль приходится настраивать несколько раз, потому что при настройке одной струны состояние деки изменяется так, что это влияет на другие струны. Есть способы избежать этого, например настраивать струны заведомо выше, но мне все-таки кажется, что полностью предугадать все изменения невозможно. Более того, струны имеют свойство давать усадку, поэтому лучше оставить фортепиано на ночь, а потом попробовать настроить еще раз. Поэтому я вначале провожу грубую настройку, затем регулирую звуковой механизм, а потом настраиваю инструмент вторично — это и есть мой способ, другие поступают по-другому. После этого происходит настройка тона, собственно исправление войлочных головок молоточков. Обычно те, кто занимаются «Эрардами», — хорошие специалисты по тону: сочетание войлока и кожи усложняет работу с молоточками, извините за такую нескромность. Есть и другие, более мелкие работы. Например, я должен понять, есть ли возможность сделать так, чтобы дека действовала в наименьшей степени влажность. Конечно, все зависит от того, в чем именно проблема с инструментом.
– А у вас уже есть какие-нибудь предположения, что вам придется исправлять? Или вы не можете сказать, пока не поиграете на инструменте?
– На самом деле сейчас я уже могу кое-что предположить. Мне кажется, это почти так же, как сделать некоторые общие выводы о состоянии больного до того, как вы произведете детальный осмотр. Я могу рассказать вам о своих предположениях, а потом вы пойдете по своим делам. — Он повернулся к роялю и внимательно посмотрел на инструмент.
– Прежде всего здесь обязательно будут проблемы с резонансной декой, нижней частью корпуса. Это определенно. Я пока не могу сказать, образовались ли в ней трещины. Роялю повезло, что он пробыл в Бирме не больше года. Следовательно, он испытал на себе изменение влажности только один раз. К счастью, если трещины невелики, их легко починить или даже вообще не обращать на них внимания — часто это лишь вопрос косметики. Но чем они больше, тем большую проблему представляют.
Он постучал пальцами по корпусу.
– Конечно, инструмент расстроен. Что об этом говорить. Сухой сезон наверняка привел к ссыханию
