– Что вы смогли достичь всего этого. Что вы смогли донести до этих краев музыку, медицину. Трудно поверить, что вы ни разу не участвовали в сражении.
Энтони Кэррол недоуменно уставился на него:
– И вы действительно пытаетесь поверить в это? Как же вы простодушны, мой дорогой друг!
– Может, это и так, но люди на пароходе рассказывали, что вы в жизни не сделали ни одного выстрела.
– Тогда вы должны радоваться, что видели меня в моем приемном покое, а не во время допроса пленных.
По спине Эдгара пробежал холодок.
– Пленных?
Доктор понизил голос.
– Известно, что дакоиты вырывают языки у своих пленников. В такой ситуации мне не остается ничего другого, как играть по их правилам. Но вас это не должно тревожить. Как вы сказали, вы здесь во имя музыки.
Эдгару стало нехорошо.
– Я... Я не думал...
Они смотрели друг на друга. Неожиданно на лице Кэррол а появилась широкая улыбка, он прищурился:
– Это шутка, мистер Дрейк, шутка. Я же предупреждал вас, что не нужно говорить со мной о политике. Вы не должны быть таким доверчивым. Не переживайте, языки у всех остаются на месте.
Он хлопнул настройщика по спине.
– Вы искали меня сегодня утром, — сказал он. — Я подозреваю, по поводу рояля?
– По поводу рояля, — слабым голосом повторил Эдгар. — Но если сейчас для этого не слишком подходящий момент, я все понимаю. Сегодня уже было такое утро...
– Глупости, сейчас самое подходящее время. Что же такое настройка, как не еще одна форма врачевания? Давайте больше не будем терять ни минуты. Я знаю, что вы ждете не дождетесь этого.
14
Солнце уже поднялось высоко над горой, и было жарко, несмотря на свежий ветерок, дувший от реки. Все еще слегка возбужденный, Эдгар вернулся в свою комнату, чтобы взять инструменты, и доктор повел его по узкой дорожке к тропе, проходившей между строениями и склоном горы. Он сам удивлялся, почему так серьезно воспринял шутку Кэррола. Мысль о том, что он наконец увидит «Эрард», поднимала ему настроение. С момента прибытия он пытался угадать, где же стоит инструмент, и, гуляя по территории форта, все заглядывал в открытые помещения. Сейчас они остановились у двери, закрытой на тяжелый металлический замок. Кэррол достал из кармана небольшой ключ и вставил его в замочную скважину.
В помещении было темно. Доктор пересек комнату и распахнул окна. Отсюда открывался вид на лагерь и на темно-бурые воды Салуина, текущие где-то внизу. Рояль был накрыт покрывалом из разноцветной полосатой материи, точно такой же, из какой были сшиты одежды многих шанских женщин. Доктор с торжествующим видом снял его.
— Вот он, мистер Дрейк.
«Эрард» наполовину был освещен солнечными лучами, падавшими из окна, его полированная поверхность казалась не твердой, а жидкой, отчего инструмент казался таинственным на фоне безыскусной обстановки комнаты.
Эдгар подошел и положил ладонь на крышку рояля. Некоторое время он просто молча стоял и смотрел, потом начал качать головой.
– Невероятно, — сказал он. — На самом деле... это так... — Он глубоко вздохнул. — Такое ощущение, что какая-то часть меня до сих пор не может этому поверить. Я знал об этом уже два месяца, но, по-моему, я сейчас поражен так же, как если бы зашел сюда, выйдя из джунглей, и увидел его... Простите, я не думал, что это произведет на меня такое впечатление... Он так... прекрасен...
Он открыл крышку и коснулся пальцами клавиатуры. Иногда он настолько увлекался особенностями конструкции фортепиано, что забывал о том, насколько красив может быть сам инструмент. Многие «Эрарды» были богато украшены инкрустацией, резьбой на ножках, даже скульптурными фигурками на крышке. Этот рояль был проще. Темный корпус красного дерева покоился на изящно выгнутых, женственных ножках, таких гладких, что они производили какое-то почти сладострастное впечатление (теперь он наконец понял, почему некоторые в Англии требовали закрывать ножки рояля тканью). Передняя панель с названием фирмы-производителя была украшена тонкими полосками перламутра, с обеих сторон заканчивающимися букетиками цветов. Сам корпус был одноцветный, тщательно отполированный, текстура дерева была видна только в местах соединения его частей.
Наконец он проговорил:
– Я восхищен вашим вкусом, доктор. Как вам удалось выбрать именно такой инструмент? Или вообще выбрать «Эрард» для ваших целей?
– Или вообще рояль для моих целей, вы хотели сказать?
Эдгар усмехнулся:
– Что ж, вы правы. Иногда, признаю, я мыслю слишком однобоко. На самом деле, это кажется настолько подходящим...
– Я польщен вашим мнением, мистер Дрейк. По-видимому, мы с вами мыслим примерно одинаково... В рояле есть нечто, отличающее его от прочих инструментов, нечто благородное, заслуживающее восхищения. Это как раз всегда вызывает наиболее горячие споры среди шанов, которых я знаю. Они считают, что слышать звучание этого инструмента — большая честь. Вместе с тем это и наиболее демократичный из всех инструментов, мне кажется, им способен наслаждаться любой человек.
– И все-таки почему «Эрард»?
– На самом деле, я не просил конкретно этот инструмент. Я просто хотел получить «Эрард», какую- нибудь старую модель. Возможно, я даже упоминал о модели 1840 года, потому что где-то слышал, что на таком инструменте когда-то играл Лист. Военное министерство самостоятельно сделало выбор, а может быть, мне просто повезло, — это, возможно, был единственный инструмент, который можно было купить в тот момент. Я согласен с вами, он прекрасен. Надеюсь, что вы сможете лучше просветить меня по поводу его технических особенностей.
– Конечно же... только с чего мне лучше начать? Я не хотел бы показаться нудным.
– Мне приятна ваша скромность, мистер Дрейк, но могу вас уверить, вы не можете быть для меня нудным.
– Тогда все в порядке... но, ради бога, остановите меня, если вам все же станет скучно. — Эдгар провел ладонью по крышке. — Доктор, этот концертный «Эрард» 1840 года выпущен парижской мастерской Себастьена Эрарда, что делает этот инструмент особенным, потому что большинство «Эрардов», которые можно найти в Лондоне, выпущены лондонской мастерской. Корпус из красного дерева. У этого «Эрарда» двойная система звукоизвлечения — то есть рычагов, которые поднимают молоточки к струнам. Она устроена так, что после того, как молоточек ударяет по струне, он может упасть обратно. Это новшество было разработано Эрардом, но теперь является обычным для всех инструментов. В «Эрардах» рычаги очень слабые, поэтому молоточки часто приходится подтягивать. Их головки состоят из чередующихся слоев кожи и войлока, и работать с ними гораздо сложнее, чем с большинством других пианино и роялей, где они сделаны лишь из одного войлока. Даже не изучая состояния инструмента, я могу поклясться, что его тон ужасно расстроен. Мне даже трудно представить, что способна натворить повышенная влажность с войлочным покрытием молоточков.
Гм-м... Что еще сказать вам, доктор? Две педали — задерживающая звук и так называемая una corda. Демпферы тянутся до второй си выше средней октавы — это совершенно типично. У «Эрардов» демпферы расположены под струнами и закреплены на пружинах, что необычно, поскольку у большинства инструментов других производителей они прилегают к струнам сверху. У него должны быть чугунные
