деки, струны растянулись и, следовательно, тон звучания понизился. Если это понижение существенно, я могу поднять звук на целый полутон, затем оставим инструмент как минимум на двадцать четыре часа, и уже потом только проведем дальнейшую тонкую подстройку. Проблема здесь в том, что когда снова начнутся дожди, дека разбухнет, и повышенное натяжение может привести к ужасным последствиям — так можно нанести большой ущерб инструменту. Такой поворот событий нужно было иметь в виду, но военные вряд ли задумывались об этом. Я подумаю, как решить или хотя бы уменьшить такой риск. Вероятно, мне придется научить здесь кого-нибудь настраивать инструмент. — Неожиданно он остановился. — Господи, я же совсем забыл. В записке, которую вы послали мне в Мандалай, вы написали, что в рояль попала пуля. Как же я не вспомнил об этом до сих пор? Невероятно, это же все меняет. Доктор, можете ли вы показать мне повреждения?
Доктор обошел рояль сбоку и поднял крышку. По комнате распространился резкий запах. Он казался непривычным, пряным и тяжелым.
– Прошу прощения за запах, мистер Дрейк. Это куркума. Кто-то из местных предложил мне посыпать ею внутренности рояля, чтобы уберечь его от термитов. Вероятно, вы в Лондоне не пользуетесь такими средствами, — он рассмеялся, — но, кажется, это действительно помогает.
Крышка открывалась так, что свет от окна попадал внутрь инструмента, и Эдгар тут же увидел отверстие, пробитое пулей, — овальную дыру в деке, сквозь которую виднелся пол. Кэррол в своей записке указал верно: пуля разорвала все три струны ля четвертой октавы, и теперь они болтались, закручиваясь на колках, как пряди нерасчесанных волос. «Выстрел в живот», — подумал он, и у него мелькнула мысль рассказать доктору о временах террора во Франции. Но пока вместо этого он осмотрел внутреннюю сторону крышки. На ней осталась отметина от пули, но не было сквозного отверстия — видимо, пуле не хватило силы, чтобы пробить ее.
– Вы достали пулю? — спросил он, и, чтобы самостоятельно ответить на свой вопрос, ударил по клавише. Дека задребезжала. Многие клиенты в Лондоне обращались к нему из-за жуткого грохота, который оказывался результатом того, что внутрь рояля случайно упала монетка или шуруп, он и издавал такой звук, когда дека вибрировала. Эдгар напряженно всматривался в темное нутро инструмента, наконец нашел пулю и достал ее. — Сувенир, — проговорил он. — Можно, я возьму ее себе на память?
– Конечно, — ответил доктор. — Ну что, повреждение серьезно?
Эдгар опустил пулю в карман и снова поглядел внутрь инструмента.
– На самом деле не так страшно. Мне придется заменить струны, и надо еще раз взглянуть на деку, но я думаю, что все будет в порядке.
– Наверное, вы хотите приступить к делу. Не буду вам больше мешать.
– Да, я могу начать. Надеюсь, я вас не утомил?
– Нет, нет, нисколько, мистер Дрейк. Я получил большое удовольствие — это очень познавательно. Я понял, что мне достался превосходный помощник. — Он протянул настройщику руку. — Желаю вам удачи с этим пациентом. Позовите, если вам что-то понадобится. — Он повернулся и пошел прочь, закрыв за собой дверь. Пол задрожал. Эдгар услышал тихий отзвук струн.
Эдгар прошел обратно к скамье. Он не стал садиться, он всегда считал, что настраивать инструмент лучше стоя. «Ну что ж, начнем,» — подумал он. Он ударил по до средней октавы. Слишком низко. Он попробовал на октаву ниже, потом — все остальные до в нижнем регистре. Все были почти на полтона ниже, чем надо. Верхние ноты оказались еще хуже. Эдгар наиграл первые такты «Английской сюиты», пропуская клавишу с разорванными струнами. Он не переоценивал свое исполнительское мастерство, но ему нравилось прикосновение к холодной слоновой кости клавиш, нравилось ощущать движение мышц во время игры. Он вдруг осознал, что не играл уже не один месяц. После нескольких тактов Эдгар остановился: рояль был так ужасно расстроен, что слушать его звучание было просто больно. Он понимал теперь, почему доктор не хочет играть на нем.
В первую очередь ему предстояло устранить, как он любил говорить, «структурные повреждения».
Нужно было починить порванные струны и резонансную деку. Он обошел рояль, отвинтил шурупы, фиксирующие крышку, и положил их в карман. Затем потянул ее, так что она заскользила по верху корпуса, пока не оказалась на самом краю, удерживая равновесие. Эдгар опустился на колени, поднял крышку и аккуратно прислонил ее к стене — без нее внутрь инструмента проникало достаточно света, чтобы начать работать.
Глядя сверху, сложно было точно определить ущерб, нанесенный деке, поэтому он залез под инструмент и внимательно изучил его снизу. Отверстие, куда вошла пуля, было видно лучше отсюда. От него разбегались, ветвясь, трещины, но их длина не превышала нескольких сантиметров. «Это хорошо, — подумал он. — Хотя дырка останется, трещины будет легко заделать „клиньями“, то есть заполнить их древесиной». Он мог только надеяться, что трещина не повлияла на звучание инструмента. Хотя некоторые настройщики утверждали, что клинья совершенно необходимы, чтобы сохранить напряжение деки, он считал, что такой ремонт по большей части влияет лишь на внешний вид, потому что клиентам не нравятся трещины в их инструменте. По этой причине он не очень любил делать клинья — это казалось ему ненужной тратой времени и сил. И теперь он не взял с собой рубанок, которым мог бы выровнять деку. На этот раз красота стоящего перед ним «Эрарда» заставила Эдгара изменить своим принципам. Однако возникла другая проблема. Обычно клинья изготавливают из ели, но Эдгар не привез с собой материал, и он понятия не имел, растет ли здесь ель вообще. Он внимательно оглядел комнату, и его взгляд упал на бамбуковые стены. «Я буду первым, кто использует для починки фортепиано бамбук, — не без гордости подумал он. — А он обладает такими резонирующими свойствами, что, возможно, звук будет даже лучше, чем если бы я использовал ель». К тому же он видел, как бирманцы отщепляли полоски от бамбуковых стволов, значит, его, скорее всего, можно резать перочинным ножом и рубанок не понадобится. Конечно, в использовании нового типа древесины был определенный риск: бамбук может отреагировать так на повышение влажности, что трещина снова раскроется заново. Но Эдгара радовала сама возможность попробовать что-то новое, и он решил рискнуть.
Вначале ему нужно было обработать дыру, что заняло почти час. Эдгар работал не торопясь: трещины могли пойти дальше и повредить всю деку. Закончив, он поднялся и выпилил из стены кусочек бамбука. Вырезал его по форме отверстия, намазал клеем и аккуратно забил в отверстие. Разорванные струны позволяли добраться до пулевого отверстия сверху, и Эдгар тщательно зачистил края. Это заняло довольно много времени: нож был слишком маленьким. Пока он трудился, он понял, что за это время он мог бы попросить у Кэррол а рубанок или нож побольше, или, может быть, подходящую древесину. Но что-то его останавливало в этом. Вообще, он хотел бы распилить всю стену форта — символ войны — и превратить ее в один звучащий механизм.
Когда он закончил забивать клинья, он занялся порванными струнами: открутил, свернул их и положил в карман. Еще один сувенир. Найдя в саквояже струны нужного диаметра, он развернул их и натянул от одного колка к другому и обратно. Третью струну он прикрепил к собственному колку, а затем протянул ее параллельно соседним струнам. Обрезав проволоку, он оставил конец длиной с собственное запястье, его должно было хватить еще на три оборота колка. Новые струны были блестящие и серебристые в отличие от тусклых старых струн, и Эдгар подкрутил их повыше, потому что они должны были растянуться.
Закончив со струнами и колками, он снова обошел рояль спереди. Теперь нужно было поднять тон всего инструмента. Двигаясь с середины клавиатуры в обе стороны, он начал ударять по клавишам и натягивать струны. Теперь работа пошла быстро. Но все равно на это потребовался почти час.
Было уже за полдень, когда он начал регулировать звук. «Механизм звукоизвлечения у фортепиано непрост, — объяснял он обычно клиентам, — он связывает клавиши и молоточки, то есть — пианиста и музыку». Чтобы добраться до нужного листа, теперь он снял переднюю доску. Он выровнял высоту молоточков, поправил рычаги и установил на место возвратный механизм. Время от времени он отвлекался на то, чтобы поправить клавиши, подогнать педали. Когда наконец он выпрямился, запыленный и уставший, рояль был уже в рабочем состоянии. Эдгар особенно радовался тому, что в нем не было серьезных повреждений, например треснувшего блока колков. У Эдгара здесь не было инструментов для устранения подобных поломок. Он настолько увлекся работой, что не представлял себе, сколько прошло времени. И
