— Ну, остался. Мало ли, у кого какие протезы.
— Действительно, — Лейв согласно кивнул, — А знаешь, что дальше было с этим идиотом?
— Он опять куда-то влип, — предположил дядя Хэм.
— Точно! — Лейв щелкнул в воздухе пальцами, — Он пилил бревна и сдуру попал себе электропилой по той части головы, где не было металлической пластины. Пришлось медикам заменить ему еще кусок мозгов специальным процессором.
— Ну, и что? — спросил дядя.
Оззи похлопала его по плечу и громко прошептала.
— Дядя Хэм, сейчас Лейв тебя запутает, и ты сам признаешь, что тот невезучий парень остался человеком, хотя у него уже нет ни капли мозгов, а только электроника.
— Ты что? Я в жизни такого не признаю! Хоть капля мозгов должна остаться!
— Но если капля мозгов осталась, то все ОК? — спросил Лейв.
— Ну… — хозяин ранчо почесал в затылке, — Наверное, да.
— Отлично! Теперь для информации: капля воды весит полста миллиграммов. Это соответствует весу мозга обыкновенной стрекозы.
Дядя Хэм с досадой стукнул кулаком по столу.
— Ты меня запутал, чувак! Я же не имел в виду каплю, как каплю.
— ОК, — согласился Ледфилд, — А какое количество ты имел в виду?
— Ну… А сколько обычно у человека?
— Обычно три фунта, — сообщил Лейв.
— Пусть будет хотя бы один фунт, — решительно сказал Хэм.
Ледфилд грустно улыбнулся и развел руками.
— Беда, дядя Хэм. У новорожденного младенца мозг весит всего 350 граммов.
— Ладно. Тогда пусть предел будет полфунта и ни на унцию меньше!
— Опять беда. По стандартам нашей страны, клиника спасает жизнь недоношенного младенца весом 400 граммов. Мозг такого младенца весит одну десятую фунта.
Хозяин ранчо тоскливо вздохнул, допил бутылку, встал и ушел в дом, а через минуту вернулся с новой бутылкой (уже открытой по дороге). Усевшись в кресло-качалку, он сделал глоток из горлышка, чмокнул губами и поинтересовался.
— Чувак, а ты любому можешь так засрать мозги?
— Обычно могу, но раз на раз не приходится.
— Ты скромный, это плюс, — проворчал дядя Хэм, — Если мне надо будет кому-нибудь засрать мозги, а такое иногда случается, то я тебе позвоню и посоветуюсь. Идет?
— Идет, — согласился Ледфилд.
— Вот и подружились, — подвел итог дядя Хэм, откинулся на спинку кресла и громко захрапел. Бутылка выскользнула из его пальцев и, как будто по волшебству, аккуратно встала донышком на грунт.
Солнце к этому моменту уже почти село, а на темнеющее небо карабкался серебристый серп растущей Луны.
— Дядя ложится рано, и встает тоже рано, — прокомментировала Оззи.
— Может, перенести его в дом? — нерешительно спросил Лейв.
— Зачем? Ему и так хорошо. А через час придут еноты, начнут доедать остатки барбекю, разбудят его, и он пойдет спать в дом, если только ему будет не лень. И, кстати, я здесь тоже предпочитаю ложиться пораньше.
— Ну… — Лейв улыбнулся, — …Тогда и я попытаюсь следовать местным традициям.
— Тогда пошли в мою любимую башню, — сказала она.
Это была не башня, а скорее, небольшая угловая мансарда, обставленная довольно хаотично, но по- своему уютно. Особенно глубокое впечатление на Ледфилда произвел гигантский диван, чем-то похожий на бронетранспортер, накрытый брезентом.
— Что-то в нем есть милитаристское, — задумчиво произнес он.
— Это подарили дяде Хэму ребята из лесной охраны, — сообщила Оззи, снимая джинсы и футболку, — он им чем-то здорово помог, уж не знаю чем… Ладно, я пошла мыться.
С этими словами она исчезла за полупрозрачной дверцей душевой кабинки. Оттуда послышался шорох струек воды, а затем печальное размышление вслух:
— Ох, моя бедная, уставшая спинка. Неужели никто о ней не позаботится, никто ее не потрет и не разгладит?…
— Вообще-то, — громко сказал Лейв, — я знаю одного парня…
— Тогда тащи его сюда, — перебила Оззи.
Для двоих места в кабинке было мало, но в данных обстоятельствах, это совсем не казалось дискомфортным, скорее наоборот.
— Я начинаю понимать японцев, — сообщил он, тщательно растирая по спине девушки пенящийся гель.
— А при чем тут японцы? — удивилась она.
— Традиции совместного омовения в узком пространстве, — пояснил Лейв.
— В смысле, это возбуждает? — уточнила Оззи, бросив через плечо взгляд на ту часть организма Ледфилда, по которой легче всего определить степень возбуждения.
— Да, но к тому же это очень романтично, — ответил он, взял душевую насадку и начал смывать с девушки пену.
— А я вот думаю, — произнесла она, — меня разотрут вот тем пушистым канареечным полотенцем, или нет? Хочется верить, что да.
— Безусловно, да, — подтвердил он, выключая воду, — Без растирания полотенцем, этот японский обычай не подействует в полной мере. Девушку надо растереть сверху вниз, медленно поворачивая при этом по часовой стрелке… Вот так. Тебе понравилось?
— Угу… Но, я вдруг подумала: бедные мои замученные ножки! Неужели вам самим придется топать до кроватки…?
— Нет, что ты! Им не придется, — Лейв взял ее на руки и отнес на гигантский диван.
— Здорово! — заявила Оззи, раскинув ноги и руки на манер морской звезды, — Только я должна тебе признаться в ужасной вещи. Но поклянись, что не будешь смеяться.
— Клянусь Большим Взрывом, которым клялся доктор Чизвик.
— Ладно. Тогда слушай. Я ужасно старомодна. Мне нравится миссионерская поза.
— Какой именно из ее вариантов? — невозмутимо спросил он.
— Э… Хм… А разве есть несколько?
Ледфилд утвердительно кивнул, улегся рядом с Оззи на бок и, плавно и медленно поглаживая кончиками пальцев ее шею и грудь, начал объяснять.
— Согласно общепринятому формализму, миссионерской называется любая поза, при которой леди лежит на спине, а джентльмен — поверх нее, и при этом головы обоих ориентированы в одном и том же направлении…
— А как еще они могут быть ориентированы? — удивилась она.
— Могут быть перпендикулярно, или даже разнонаправлено.
— Э… А как при этом получается коитус?
