одежду и вытворять с ней всякое. А ты нет?
— Нет, мэм.
— Иисус Христос, — промолвила женщина в пространство. Потом снова обратилась к Тунису: — Что ж ты, думаешь, я прежде никогда с ниггером не была?
— Простите, мэм. Очень пить хочется. Пойду-ка я найду, где можно воды напиться.
— Э, нет, мальчик, никуда ты не пойдешь, пока я с тобой не закончу.
Тунис надел шляпу.
— Мисс, мою жену зовут Руфи, а сына — Натаниэль Бонно. Я жду поезда, который должен отвезти меня домой. У меня нет к вам никакого интереса, и я ничего от вас не хочу.
Если вам нужен доллар, я дам вам доллар. Только оставьте меня в покое.
Тунис полез в карман.
— Ах ты разборчивый сукин сын, — Женщина окинула взглядом пустую платформу, — Помогите, — сказала она спокойным тоном, а потом начала повторять «помогите» все громче и громче, пока не появились белые мужчины.
Глава 27
БЫСТРЕЕ НЕ БЫВАЕТ
Хотя на кушетках в вестибюле гостиницы Джонсборо отпечатались вмятины от седалищ пожилых джентльменов, а расставленные там плевательницы свидетельствовали о стариковской привычке жевать табак, тем вечером никаких стариков видно не было. Из рамки над лестницей взирал с портрета Джефферсон Дэвис, словно Джонсборо в Джорджи и по-прежнему был городом Конфедерации, а Дэвис — президентом.
На полочках за спиной хозяина гостиницы виднелось немало ключей, однако он сказал, глядя в глаза Ретту:
— Все занято. Комнат нет.
На его палевой рубашке костяные пуговицы недавно заменили армейские с буквами КША — Конфедеративные Штаты Америки, а невыцветшие полоски на рукаве остались от споротых сержантских шевронов. Достав из-под стойки латунную плевательницу, он сплюнул.
Ретт поставил саквояж на пол, отошел к входной двери и зажег сигару. Старики заняли все до одной скамьи на площади перед судом. Люди помоложе собрались на пожухлой траве лужайки. Наискосок от здания суда новая деревянная вывеска сообщала, что это Первый Национальный банк Джонсборо с капиталом 75 000 долларов. Прежнее наименование банка — Плантаторский — красовалось над входом, вырезанное на более долговечном камне. И новым именем, и новыми деньгами он был обязан янки.
Ретт вернулся к хозяину гостиницы.
— В каком полку служили, сержант?
Тот выпрямился, словно по стойке «смирно».
— В проклятом Богом Пятьдесят втором полку Джорджии.
— Бригаде Стоуолла? Не вы ли были под Нашвиллом?
— Что, если и так?
— Ну, — сказал Ретт, — если б вы чуточку поторопились, нам не пришлось бы драпать.
— Как бы не так. А вы в кавалерии Форреста?
— Ретт Батлер, к вашим услугам, сэр.
— Пусть с меня шкуру сдерут! Мистер Батлер, по вам не скажешь, что вы один из нас. Одеты уж точно по-ихнему.
Ретт улыбнулся.
— Мой портной — пацифист. Мне нужна чистая комната со свежим бельем.
Хозяин гостиницы брякнул целую горку ключей на стойку.
— Можете занять комнату три, четыре, пять или шесть.
Саквояжникам я не сдаю, — заявил он, вздернув подбородок, — Вы точно не один из них?
Ретт поднял правую руку ладонью вперед.
— Клянусь честью отца.
Бывший сержант еще помедлил, потом сказал:
— Что ж, все комнаты по четвертаку за ночь. Они одинаковые, только в шестом номере есть балкон.
— Угу.
— Шестой номер как раз выходит на площадь. Я принял вас за шпиона из Бюро по делам освобожденных рабов — хотя, сказать по правде, те вряд ли бы сунулись в округ Клейтон без своры «синепузых» для охраны.
Холл второго этажа был тесным, отхожее место во дворе, а фрамуга не открывалась, но шестой номер оказался действительно чистым: когда Ретт поднял покрывало, ни один клоп не кинулся скрываться бегством.
Ретт стянул сапоги, повесил сюртук на спинку стула и лег на кровать, заложив руки за голову. Стоит дать хозяину гостиницы какое-то время распространить весть по Джонсборо, что постоялец — «из наших».
Сойдя с поезда, Ретт пока не заметил тут ни единого черного лица: плохой знак.
Лежа с открытыми глазами, Ретт припоминал, как Томас Бонно распевал псалмы под рев бушующего урагана. Как Тунис рассказывал о своей любви к Руфи: истинной и на всю жизнь.
Примерно через час он встал, побрился, проверил, заряжен ли револьвер, и положил его в карман.
Толстым колоннам здания суда впору было поддерживать сооружение вдвое массивнее. Циферблат часов покрывали потеки ржавчины от стрелок, застывших на двух и четырех. На каштанах виднелись сморщенные плоды. Большинство людей на площади были в перешитой форме конфедератов. Когда Ретт вышел на улицу, путь ему заступил молодой одноногий мужчина на костылях.
— Слыхал, вы сражались в частях генерала Форреста?
— Верно.
— Мистер, — калека оперся на один костыль, чтобы другим указать вперед, — тут один парень хотел бы с вами словечком перекинуться.
— Черт побери, капитан Батлер! — На ступеньках суда стоял Арчи Флитт, — А я слыхал, вы уже переселились в ад.
Ретт развел руками — что ж, мол, живехонек.
— А ты, Флитт, все такой же поганец?
После того как Ретт Батлер спас Арчи Флитту жизнь, бывший заключенный крепко привязался к нему. Постоянно хвастал: «Капитан Батлер у нас образованный», «Капитан Батлер повидал мир», «Капитан Батлер и по-латыни знает. Собственными ушами слыхал».
Не в силах переносить неумеренного восхищения, Ретт пригрозил, что пристрелит Арчи, если тот не заткнется, но Флитт лишь включил и эту угрозу в число его достоинств:
«Капитан Батлер в любой момент готов всадить в вас пулю!»
— Ну, Арчи, — теперь сказал Ретт, — что тут у нас происходит?
— Негр один слишком занесся.
— А что он сделал?
— Черт, он сам расскажет. Парень обожает говорить. Просто все уши прожужжал.
Офис шерифа располагался в подвале суда, куда вела короткая лестница в четыре ступеньки.
— Мистер, скажите им там в Атланте, что я совершенно ни при чем. Стараюсь выполнять свой долг, но что может один человек? — Очевидно, шериф принял Ретта за сотрудника Бюро по делам
