Глазами любопытной кошки

Мне понадобилась пленка для видеокамеры, и, если бы ее купил Тарик, я сэкономила бы несколько долларов. Я решила: пусть это будет проверкой – если ему нужны наркотики, он возьмет деньги и не принесет пленку. Это все равно лучше, чем если потом случится что-нибудь более серьезное.

У меня было плохое предчувствие. Я волновалась за него, поскольку он действительно оказался хорошим парнем. Однако меня тревожило и то, что запись и аренда студии стоили немалых денег. Если он принимал наркотики, все участники проекта рисковали.

Я вручила ему ровно столько денег, сколько требовалось, и мы разошлись. Целый день я то впадала в уныние, то начинала сердиться. Тарик был прекрасным человеком с большими способностями. Неужели он растрачивал свою юность понапрасну? Может, он помогал мне лишь для того, чтобы получить процент от моих покупок? Но почему тогда он не украл мою камеру или ноутбук, когда мы вдвоем бродили по темным улицам? Он знал, сколько денег и когда я должна заплатить оркестру. И каким бы хорошим он ни был, если бы ему потребовались наркотики, он мог сделать что угодно.

В моей голове царила неразбериха, когда я пыталась сосредоточиться на компьютере Мэтта и тексте обложки. Я молила Бога: если Тарик и вправду принимает наркотики, пусть я узнаю об этом сейчас. Мне не хотелось отказываться от его услуг безосновательно, но я не желала также ставить под угрозу наш музыкальный проект.

Сидя за чашкой капучино в дорогом кафе, я позвонила Эмме и расспросила ее о пропущенной вечеринке.

– Я встретилась с человеком, который знает Тарика, – сказала она. – Он просил предупредить тебя, что Тарик наркоман и ты должна быть осторожной.

После этого я много раз перезванивала ей и спрашивала, как мне лучше поступить.

– Ничего не говори ему в лицо, – посоветовала она. – На Занзибаре страсти могут разгораться быстро. Просто подыгрывай ему, будто ничего не знаешь, и постепенно попытайся от него избавиться.

Такое поведение было не в моем стиле.

На следующий день я направлялась в «Икхвани Сафаа» и, как обычно, заблудилась. Тарик нагнал меня и принес пленку – ровно столько, сколько я просила, и вел себя совершенно нормально. Я же сразу сказала:

– Я знаю, что ты принимаешь наркотики.

Он тут же признался, что когда-то прошел лечение, но потом снова сорвался.

– Поэтому я и ездил в Кению. На Занзибаре таких клиник нет.

Вернувшись на Занзибар, он несколько месяцев ничего не употреблял. Срыв начался с бокала пива, за которым последовал «косячок», затем «косячок» с примесью героина. Он думал, что сможет остановиться, но всего лишь после одной затяжки подсел снова. Теперь ему требовалось все больше наркотика каждый день. На Занзибаре доза героина стоит всего доллар. Раньше Тарик кололся, а после клиники перестал, но боялся, что начнет снова. Он сказал, родные знают о его зависимости. Они очень расстроены, но все равно дают ему деньги на покупку героина, пока не появится возможность снова отправить его в Кению. Позднее я узнала, что на Занзибаре в большинстве семей есть по крайней мере один наркоман, и иного варианта, кроме как покупать таким людям наркотики, просто нет. Иначе наркозависимые непременно нарушат закон, их арестуют, а это повлечет за собой еще больше неприятностей. На Занзибаре наркомания считается большой проблемой – нет ни клиник, ни служб доверия.

Тарик проводил меня до дома «Икхвани Сафаа» и хотел зайти, чтобы помочь на фотосессии. Я расстроилась, и тому было много причин: грусть, страх, ярость оттого, что меня обманули, злость на саму себя за то, что не поняла раньше. Я сердилась на всех жителей квартала, которые наверняка знали, что мой друг – наркоман, но не сказали ни слова. Мне нужно было сосредоточиться на моем проекте, но даже одного взгляда на Тарика оказалось достаточно, чтобы в голове закрутился водоворот противоречивых мыслей. Когда я сказала ему, что не нужно идти со мной в клуб, он обиделся. В конце концов я согласилась заглянуть к нему попозже и продолжить наш разговор.

Музыканты пришли в белых рубашках, которые не мешало бы погладить, черных брюках и галстуках- бабочках. Двое не явились, потому что не захотели быть на фотографии. Мне пришлось долго уговаривать виолончелиста, чтобы он заправил свою жеваную рубашку в брюки, ребята же пытались поправить ему воротник и галстук. Потом он явно был счастлив переодеться в старую уютную футболку и поношенную шляпу.

После репетиции я попросила ударников задержаться и поработать над барабанным соло. Работа переросла в вечеринку. К моему изумлению, один из солистов, Башир, исполнил танец живота! Затем Башир и еще один солист барабанщиков Абдул вызвались проводить меня до дома. Я решила не просить их отвести меня к Тарику, потому что мой визит к нему в такой час непременно породил бы ненужное любопытство. Бродить в одиночку по темным улицам тоже не хотелось, поэтому в тот вечер к Тарику я так и не попала.

ОЧЕРЕДНАЯ ПОПЫТКА

Спустившись по лестнице, чтобы выставить пакет с мусором на баразу для еженочного кошачьего пира, я услышала свист. Позади меня стоял Тарик. Вид у него был жалкий и растерянный. Он держал в руках гору моего белья, которое я ему отдала, чтобы их служанка постирала. Чуть не плача, он сказал, что ждал меня очень долго и хотел много чего показать, но я слишком равнодушная и, наверное, просто хочу использовать его в своей книге. Он обиделся и заявил, что не желает больше видеть меня, но мне не хотелось вот так заканчивать наши отношения. Я сказала, что выполню обещание и все же зайду к нему домой.

Дома он показал мне целую папку своих записей, в которых рассказывал о том, что значит быть наркоманом.

– Если ты прочтешь это, то перестанешь относиться ко мне с симпатией, – сказал он.

На прошлой неделе он поведал мне о своем трудном детстве и о том, как сильно на него повлиял развод родителей. Он хотел, чтобы я прочла рассказ о его жизни, но я этот рассказ так и не увидела. В нем в мельчайших подробностях описывались перестрелки, воровство и самобичевание Тарика, которому было невыносимо причинять боль своей семье. Ему явно требовалась помощь, и я сказала:

– Пока ты принимаешь наркотики, меня не будет рядом, но если бросишь, я тебя поддержу.

У него был план, и он даже расписал его по пунктам. Подразумевалось, что он или ляжет в клинику или отправится к своему двоюродному брату в пригород, чтобы тот запер его в комнате на несколько дней. Клиника казалась мне более разумным вариантом. Невозможно бросить наркотики в Малинди, где они продаются на каждом углу.

– Во время ломки чувствуешь себя просто ужасно, все болит, и я заранее знаю, что не выдержу, – говорил он.

Тарик планировал поговорить с Лейлой, чтобы та одна осталась ухаживать за отцом. Я ответила:

– Она любит тебя и согласится остаться с отцом на несколько дней, пока ты будешь в клинике.

У Лейлы были муж, трое пасынков и годовалый ребенок – забот полон рот, но она не могла не согласиться.

Тарик сказал, что в одиннадцать приедет его дядя и он поговорит с ним по поводу оплаты лечения. Денег требовалось не так уж много, могла бы заплатить и я, но если бы я это сделала, у него мог бы случиться очередной срыв – ведь тогда не пришлось бы отчитываться перед родственниками. Он уже все решил, но кто-нибудь должен был находиться рядом с ним, чтобы не позволить ему отступиться.

Я позвонила Сауду и взмолилась:

– Я не говорю на суахили и не в состоянии заказать еду и транспорт. Я готова заплатить разумную цену, но организацией заниматься не могу.

Больше они ни о чем меня не спрашивали, все заботы взял на себя Джамаль.

Утром, до отъезда, я проведала Тарика и убедилась, что он не передумал. Наверху были его дядя, бывший политик, и двоюродные братья. Они сидели с его отцом. Тарик попросил дядю спуститься к нему.

– Зачем тебе ложиться в клинику сейчас? Ты должен ухаживать за отцом, – заявил дядя. – Вернешься в Кению, когда приедет твоя мачеха.

Мы дождались Лейлу, которая принесла отцу обед. Она с отвращением спросила:

– Сколько еще раз ты собираешься ложиться в эту клинику?