украинского Совнархоза и влиятельный член партии Ксандров знает меня с детских лет и не уклонился принять во мне теперь горячее участие, снабдив весьма его обязывающей рекомендацией. Куда же больше широты и великодушия у матерых коммунистов, нежели у местных «сменовеховцев», в большинстве трусливых и в себе неуверенных. Магическое впечатление (как это показательно!) сыграла его рекомендация и среди наканунников, «дюшеновское меньшинство» которых на меня до сих пор косилось. Ссылка на Вас, мной своевременно сделанная, была встречена осторожно. Ведь национализм Ваш считается не только недостаточным, но и опасным. Вы бы видели, с какой снисходительной улыбкой о Вас как-то расспрашивал абсолютная ничтожность Садыкер. Что, дескать, Устрялов, все еще боится оступиться, все еще со своими «тормозами» мучается. Признаюсь, меня такой к Вам подход «с кондачка» порядочно взбесил. Чем больше я в «наканунниках» разбираюсь, тем больше для меня становится ясным, что наиболее из них симпатичным (больше всех он и о Вас расспрашивал) является старик Кирдецов. Ни на какую особую «идеологию» он не претендует, но хоть не кривляется, не позерствует. И на этом спасибо. Уже несколько дней, как он работает в «Унтер-ден-Линден»[275], где его очень любит Крестинский, совмещая пока и руководство «Накануне». У Вас с ним, к сожалению, мало общего, ибо, в конце концов, он только борзописец, прошедший через огонь и воду всяких «деловых закулисных газетных настроений». Повторяю, он хоть не донкихотствует, прост и внимателен. Лукьянов, по словам Бобрищева, после Парижа до неузнаваемости испортился, превратившись в неврастеника чистой воды. В переживаниях его значительную роль играет его жена, красивая и взбалмошная артистка, которую он отчаянно ревнует. О Дюшене лучше не буду распространяться. В этом еще вчера удалом меньшевике-савинковце я лично усматриваю лишь одно отрицательное. Убежден почему-то, что уж с ними-то Вы бы уж никогда не сошлись. Его «выслуживание» шито настолько белыми нитками, что Дюшен претит и неприятен даже самим «советчикам». Очень симпатичен, но совершенно отошел от дел Чахотин, как газетчик едва ли представляющий известную ценность. Садыкер интересен только как «начхоз». Кстати, познакомился с одной очень интересной дамой (см. о ней ниже), близко стоявшей к «сменовеховцам» со дня их зачатия. Она очень близка к Ключникову и считает, что «изгнание» его было сделано главным образом Садыкером, особенно будто бы двоедушным и опасным. Дама эта знатного происхождения и вместе с Ключниковым подвизалась в Парижском Красном Кресте, заявив уже с 21 года подчеркнуто «сменовеховскую» позицию. Мне было небезынтересно поговорить с этой своеобразной личностью (ведь Харбин ни одной активной «сменовеховкой» чистой воды нас не порадовал). Вас она прямо-таки благотворит и подходит к Вам так же «романтически», как Вы подходите к революции. К местным она относится чуть скептически, находясь ближе других к Ключникову.
Милейший, но совершенно опустившийся человек А. В. Бобрищев-Пушкин. Жарится в «девятку» с Василевским и вообще производит впечатление развинченного, чересчур пожившего человека. Но мне он мил. У него есть что-то русское, задушевное. Я рад, что оказал ему перед его отъездом в Москву много услуг и, в частности, нашел комнату, что в Берлине многого стоит. Убежден, что он меня понял и относится ко мне хорошо. Думаю сегодня ему написать в Москву. В общем, как видите, берлинское общество довольно-таки безотрадно и тухловато. Только редко-редко и порой в совершенно неожиданной связи я улавливал бодрящие нотки. Упомяну одну сценку, героем которой оказался старик Гессен (как это ни странно). В приподнятых чувствах я возвращался из Киссенгена, где 3 дня проговорил «как следует» с Красиковым и Ксандровым, которые там лечились. По случайному совпадению при пересадке на «унтергрунде» я попал в один вагон с Гессеном, которого буквально ошарашил пережитыми в Киссингене и полученными от Ксандрова мыслями и настроениями. У старика проснулись заглохнувшие в эмиграции добрые чувства, он ощутил в моих словах подлинный пафос и взволнованно, пожав мне руку, сказал: «Я Вас понимаю и никогда не буду осуждать ту молодежь, которая переживает подобные думы». Ей-богу, минута создалась светлая, редкая для Берлина. И я знаю, что, видя во мне подлинного «сменовеховца», Гессен вместе с тем относится ко мне вполне хорошо. В этом маленьком факте скрываются крупные указания. При чистом, национальном, патетическом, устряловском подходе можно было здесь горами двигать. А между тем «Накануне» по тиражу стоит на последнем месте; даже за «Днями» – пальма первенства. Все это заставляет меня все чаще и чаще возвращаться к мысли о создании органа, для чего мной выработан подход, совершенно совпадающий с Вашим. Нужен орган германо-русского сближения. Нужен больше, чем когда-либо, раз даже между такими полярными величинами, как Радек и гр. Ревентлов, нашелся общий язык, подсказывающий нам нашу линию поведения.
Чрезвычайно легко на этой почве взорвать «Руль», издатели которого – фирма «Ульштейн» – настроены патриотически, а следовательно (что теперь неразрывно), и москвофильски. Аппаратом этим овладеть легко. Практически я вопрос этот обсуждал с очень талантливым представителем делового мира О. В. Фридлибом (он банкир, имеющий огромные связи и в Сов[етской] России, и с иностранным капиталом, особенно немецким и голландским). Его травил «Руль», так что у него особые соображения устроить ему харакири, или перелицовку «Руля» в «Новый Руль».
Словом, обделать все это можно, но нет группы, а вернее, возглавителя. Фридлиб принадлежит к числу Ваших поклонников (за что я ему презентовал комплект «Русской Жизни») и считал бы незаменимым и единственно возможным Ваше главенство, изъявляя, в случае Вашей готовности, приложить все усилия. У меня уже намечены и сотрудники, из которых пока назову проф. Габрилович (Леонида Галич), дочь Петра Кропоткина, талантливую журналистку, и ряд других, с учетом, может быть, и Станкевича с Пешехоновым. Если принципиально согласны – напишите. Только тогда примусь по-настоящему за это огромное и многообещающее дело.
Пишите. В долгу не останусь. Сообщайте новости о КВЖД. Выбирайтесь сюда. Не время по разным Лошаогоу баклуши бить. За работу? Все на национально-сменовеховский фронт!
Несмотря на столь шутливое окончание письма, в целом оно наверняка не могло вызвать энтузиазма у Н. В. Устрялова, и уж конечно, ни о каком «воссоединении» его с берлинскими сменовеховцами не могло быть и речи. Наверное, именно это стало причиной того, что он не ответил на данное письмо Н. А. Ухтомского. Тогда тот отправляет из Берлина 18 декабря 1923 г. очень короткое письмо: «В Берлине все протекает спокойно. Ваше молчание удручает «Накануне». Ради тактических целей советую им черкнуть две-три статьи. Особенно строго их не судите. Им здесь гораздо труднее, чем Вам, в Вашем харбинском отшельничестве вести правильную линию. Сердечный привет, Н. Ухтомский»[277]. Последнее письмо Н. А. Ухтомского, отправленное из Берлина 30 июня 1924 г., сохранившееся в коллекции Н. В. Устрялова, описывает уже новую ситуацию:
«Наша берлинская сенсация – это закрытие «Накануне», что совершилось, главным образом, в силу совершенно бесхозяйственного ведения дела, Москве же постоянно поддерживать надоело. (Вопрос о московской поддержке вызывал постоянные разногласия в сов[етских] кругах. Любопытно отметить, что все те, кто побывал в Берлине и лично, как, например, Бухарин, познакомились с «наканунниками», те особенно восставали против субсидирований в дальнейшем; тогда как Троцкий и др. отстаивали выгодность «Накануне», как форпост сов[етской] прессы за границей.) Строго между нами говоря, следует признать, что наряду с бесхозяйственностью (неумение собрать объявления, необычайная дороговизна аппарата редакции и конторы, хаотическая постановка распространения, нелепое ухлопывание огромных денег на книжное издательство, которое себя и в сотой доли не оправдало (имели место и злоупотребления). Садыкер оказался беспомощным в подборе людей, так что несколько заведующих конторой должны были за недобросовестные поступки быть сменены. Особенно прославился некий г. Лев. Сами 5 главных редакторов, беспечно рассчитывая на постоянность сов[етской] поддержки, назначили себе царские оклады и жили так, как Вам в Харбине и не мечтается. Жена Садыкера, например, большую часть времени проводила на дорогих итальянских курортах, а хорошенькая куколка – жена Дюшена поражала всех ослепительностью своих туалетов. Я не особенно доверяю версии, весьма здесь распространенной, что отдельные члены редакции, причастные к хозяйству газеты, особенно С[адыкер], нажили кругленькое состояньице на разнообразнейших издательских махинациях. Без доказательств в руках говорить о подобных вещах трудно. Словом, с 15 июня газета приказала долго жить к вящему удовлетворению «Руля» и «Дней». Сбившийся за 3 года аппарат – рассыпался, и большинство сотрудников оказалось выброшено на улицу. Теперь здесь идут серьезные разговоры о создании новой газеты, в создании которой заинтересован сам «полпред» К [рестинский]. Подозреваю, что носить она будет еще более законопослушный характер. В качестве ближайших сотрудников ее называют Миронова (Пинеса), заместителя Кирдецова на посту заведующего
