агентов охранки в революционном движении, он сошел с ума. Гапон объяснил рабочим, что это будет мирная демонстрация; они упадут царю в ноги и будут умолять его облегчить их страдания и даровать свободу. Однако он необдуманно заикнулся о революции, на тот случай, если царь с пренебрежением отнесется к их просьбам. Кое-кто утверждает, что Гапон мечтал о том, что император пригласит его на должность министра и он будет править Россией. После катастрофы Гапон скрывался, а потом сбежал из России, оставив манифест, в котором проклинал Николая II и призывал к революции.
Теперь, появившись на Западе, он выступал в роли предводителя народных масс и злейшего врага самодержавия. Социалисты и представители прогрессивных кругов Германии и Франции носились с Георгием Гапоном как со знаменитостью и забрасывали просьбами о статьях и воспоминаниях. Русские прекрасно знали: Гапон обладает крестьянской хитростью, но политически неграмотен, а его пристрастия (он любил азартные игры и выпивку) не подходят ни для революционера, ни для священника. Однако он стал предметом серьезной конкуренции между различными направлениями радикального движения. Сначала этим бесценным достоянием завладели эсеры. Агенту Рутенбергу было поручено оберегать Гапона от влияния социал-демократов и иже с ними. Но теперь Гапон чувствовал себя лидером всего революционного движения, давал аудиенции и председательствовал на заседаниях. Ленин тоже не постеснялся использовать этого явного мошенника, к тому же страдающего душевным расстройством. Причина очевидна. Гапон обладал особым даром захватывать воображение толпы, влиять на нее и вести за собой. Его вдохновенные речи увлекли тысячи рабочих. В 1904 году Ленин с грустью вспоминал, как однажды он обращался к пятнадцати рабочим.
После Кровавого воскресенья Владимир Ильич задавался вопросом, был ли «батюшка»[126], несмотря на его темное прошлое, истинным христианским социалистом, представителем молодого, прогрессивного духовенства (Гапон был ровесником Ленина). Вскоре Владимир Ильич решительно заявил: «Факты говорят в пользу Гапона». И, отдавая должное движению Гапона, задает себе риторический вопрос: «Могли ли социал-демократы воспользоваться стихийным движением?»[127]
Но Гапона не удалось заманить в ловушку. Он начал играть роль лидера всех революционных партий. Поняв бесперспективность своей затеи, он заявил о переходе на сторону социал-демократов и провел серию совещаний с Лениным. К чести Плеханова, он отнесся к этой затее с неприязнью и скептицизмом. Когда «батюшка» объявил о переходе в социал-демократию и обратился к Плеханову, все еще общепризнанному отцу русского марксизма, тот попросил Гапона не говорить ерунды, а лучше прочитать кое-какие книги, чтобы хоть как-то понять марксизм. Спустя несколько дней Плеханов встретил Гапона на улице. Георгий Валентинович поинтересовался, как продвигается учеба, на что «батюшка» ответил, что возвращается к эсерам. Там не заставляют читать скучные книги; эсеры занимаются с ним такими интересными вещами, как стрельба, верховая езда, изготовление бомб и тому подобное. Плеханов, известный своим остроумием, объяснил Гапону, что вероломные эсеры скрывают от него свою самую важную тайну. Гапон был невероятно подозрителен и умолял Плеханова открыть ему эту тайну. Стараясь не рассмеяться, Плеханов ответил: «Как летать на воздушном шаре». Гапон смерил его взглядом и больше не обращался к социал-демократам. Вскоре он вернулся в Россию, но уже не смог играть прежнюю роль. Гапон вступил в переговоры с полицией. Рутенберг, его ангел-хранитель, проинформировал об этом Центральный комитет, который вынес смертный приговор человеку, обманувшего их надежды. Даже суровостью революционных законов нельзя оправдать такое решение: Гапон пока еще не предавал никаких революционеров, а приговор был уже приведен в исполнение. Рутенберг, полюбивший этого необычного человека, должен был уладить вопросы, связанные с убийством друга. Позже ЦК категорически отрицал соучастие в убийстве Гапона. В целом социал-демократы могли поздравить себя с неудавшейся попыткой привлечь Гапона на свою сторону.[128]
Этот случай наглядно показывает, какие отчаянные попытки предпринимали социал-демократы, в том числе и Ленин, в поисках методов и людей, которые помогли бы им овладеть сознанием масс и убедить в необходимости революции. На протяжении столетия русские радикалы отчаянно пытались поднять массы на восстание против царя. Они хватались за любую возможность, пытаясь убедить себя, что им удастся разбудить народ. Разбойники и самозванцы XVII и XVIII столетий были возведены в ранг революционных героев, поскольку смогли раскачать массы невежественных казаков и крестьян и направить их против правительства. Некоторые народовольцы поддерживали еврейские погромы, но не потому, что были антисемитами, а потому, что видели в этом доказательство того, что народный гнев может быть обращен против правопорядка. Терроризм эсеров и марксистских социал-демократов показал их неверие в возможность привлечения посторонних людей; индивидуальный террор и экономические изменения должны были привести к свержению самодержавия. Революция сделала их более оптимистичными, но едва ли более демократичными. Людей можно расшевелить и поднять на восстание, но не ради какой-то конкретной политической цели. Следовательно, если кто-то хочет овладеть массами, ему следует ввести их в заблуждение, руководить их устремлениями, даже если они не имеют никакого отношения к марксистским принципам или идут вразрез с ними.
События 1905 года явились для Ленина полным откровением и хорошим уроком. Он рассматривал революцию с точки зрения пропаганды, агитации и хорошо организованной и дисциплинированной партии. Теперь добавился еще один жизненно важный элемент – умение обращаться с пробудившимися массами. Обращение Бюро комитетов большинства, напечатанное 8 марта в газете «Вперед» и распространенное в России, одновременно отражает его сомнения в вероятности социалистической революции и растущую веру в возможность эксплуатации серьезных беспорядков и анархии. С одной стороны, Ленин предупреждает: «…нельзя забывать, что революция сильна нравственно, а не физически. Основа этой (нравственной) силы в понимании и поддержке всеми классами горстки реакционеров. Следовательно… нельзя забывать о психологии этих классов… Следует защитить частную собственность от бессмысленного разрушения и мародерства…» С другой стороны: «…при определенных условиях допустимы все средства… поджоги… террористическое акты…
Это уже значительный шаг в направлении ленинской тактики в 1917 году. Но пока он все еще не верит, что социалисты, не говоря уже о большевиках, смогут захватить власть в России.
Итак, 1905 год завершает еще один период в жизни Ленина и в его становлении как политического лидера. Если бы не началась революция (это относится и к войне 1914 года), большевизм, вероятно, остался бы обособленным, не слишком влиятельным элементом русской политики. Революция возродила ленинские надежды, а затем безжалостно разрушила их. Неудача не сломила Ленина. В его политической жизни было много неудач, и каждый раз он извлекал для себя полезные уроки, которые пригодились ему в час триумфа. Он любил цитировать крестьянскую поговорку: «За одного битого двух небитых дают».
В этот ответственный момент Ленин по-прежнему оставался загадкой как для друзей, так и для врагов. У него была самая обыкновенная внешность. Рост ниже среднего, кто-то даже упоминал в связи с ним определение «маленький». Лысина, окаймленная рыжеватыми волосами, и того же цвета бородка. Близорукость одного глаза выработала у него привычку прищуриваться. Кто-то из современников вспоминал, что Ленин производил «приятное» впечатление, а кто-то, что «отталкивающее». Советский агиограф представляет его в образе «мудрого крестьянина». Большая голова и черты лица, характерные для калмыка, создают образ русского волгаря.
Если на какой-то момент забыть о его политической деятельности, Ленин оказывается типичным представителем буржуазной интеллигенции. Он преданный сын и муж, заботливый брат. Та страсть, с которой биографы хватаются за отдельные случаи, вроде его детских ссор с Александром или споров с родителями, служит только лишним доказательством нормальных семейных взаимоотношений. Мало кто, не говоря уже о революционерах, мог бы вынести постоянное присутствие тещи, которая жила с Ульяновыми до самой смерти. Ленин очень горевал, что не может иметь детей. Он всегда искал и находил поддержку в семье, начиная с Анны, редактировавшей его труды, и заканчивая Марией, заботившейся о нем во время его последней, окончившейся смертью, болезни. Даже брат Дмитрий, который был не особенно близок с Владимиром Ильичем, привлекался для консультаций (он был врачом), когда болела Надежда Константиновна. Одним словом, абсолютно здоровая, гармоничная семья, так что нет повода ни для каких фрейдистских умозаключений. У Ленина были две страсти: шахматы и книги.
Как и в случае с королевой Викторией, столкнувшись с такой добродетельной личностью, современный
