Ленинская вера в простого человека нередко приводила к серьезным ошибкам. Нет никаких сомнений в том, что его восторженное отношение к Гапону отчасти объясняется крестьянскими корнями «батюшки». Способный человек из народа скорее завоюет доверие, чем обладающий такими же способностями интеллигент. Именно поэтому в течение долгого времени Ленин доверял и поддерживал Романа Малиновского, хотя и ходили упорные слухи (вполне обоснованные), что он – агент-провокатор, снабжающий полицию информацией о деятельности большевиков. Но Малиновский, несмотря на преступное прошлое, был «настоящим» рабочим, и Ленину не верилось, что такой человек может оказаться предателем. Весьма возможно, он выделял Сталина тоже по классовому признаку, что вызывало явное неодобрение партийных интеллигентов. «Замечательный грузин» был сыном сапожника, каким простым и понятным казался он на фоне тщеславных, суетливых интеллигентов! Ленин не поддерживал мнения некоторых народников, что преступление, совершенное представителями низших слоев общества, является примитивной формой социального протеста. Он снисходительно относился к виновным в хулиганстве или бандитизме, если их действия были продиктованы излишним пролетарским рвением. Законопослушный, дисциплинированный Ленин боролся, правда не всегда успешно, с желанием уничтожить буржуазию. Он злорадствовал при виде того, как эти лицемерные, напыщенные адвокаты, профессора и иже с ними, при всей их болтовне о личной неприкосновенности, трутся рядом с его пролетарскими «мальчиками».
Таким был Ленин в 1905 году. Последующие годы отразились на его взглядах и действиях, но сам он не изменился.
Часть пятая
Революция и реакция
Глава 1
Революция 1905 года
Это была генеральная репетиция – так Ленин оценил революцию 1905 года. В ней уже присутствовали основные элементы революции 1917 года: поражение в войне, враждебное отношение образованных классов к монархии, уличные демонстрации под красными флагами. Еще до событий 9 января стало ясно, что приближается важный период в истории России. Ни о какой законности и правопорядке не было речи даже среди тех классов, которые несли наибольший ущерб от беспорядков и беззакония. Общество равнодушно, а временами и с одобрением относилось к убийствам царских чиновников и министров. В 1904 году известие об убийстве эсером министра внутренних дел Плеве было встречено с радостью! В доме князя Трубецкого, аристократа, философа и правоведа, как раз вспоминали знаменитого юриста, когда пришло это известие. Князь осенил себя крестом и, по всей видимости, собрался сказать: «Слава тебе, Господи!» – но, увидев изумление, написанное на лице собеседника, довольствовался: «Господи, прости!»[135]
Сбежавший политический преступник часто искал ближайшего доктора или юриста, в полной уверенности, что не только не будет выдан полиции, но получит убежище и необходимую помощь.
Борьба за политическую свободу становилась всеобщей. Русское самодержавие считалось не просто анахронизмом и позором нации; с ним связывались все беды, начиная с отставания в развитии и заканчивая поражением в войне против маленького азиатского государства. Волна политических встреч, зачастую носивших форму совместных обедов профессиональных объединений, на которых звучали настойчивые требования о принятии конституции и созыве парламента, прокатилась в 1904 году. При восшествии на престол Николай II посчитал такие требования «бессмысленными, пустыми мечтами». Теперь общество пришло к заключению, что только с помощью силы можно заставить паря и его советников понять необходимость изменения политической системы. Люди, традиционно окружавшие трон, высказывали губительные идеи. Аристократические общества конкурировали с союзами адвокатов, врачей и другими объединениями в выдвижении конституционных предложений. На обеде союза инженеров в присутствии пятнадцати армейских генералов и ведущих промышленников высказывалась весьма серьезная критика в адрес режима.
События Кровавого воскресенья произошли вне зависимости от всех резолюций и петиций. Известие о том, что правительственные войска стреляли в безоружную толпу, мирно двигавшуюся к Зимнему дворцу, чтобы подать прошение царю, привело к строительству баррикад во всех главных городах империи; рабочие забастовки охватили всю Россию. Вскоре первая волна беспорядков спала, но мысль о серьезном восстании уже пустила корни.
В марте 1905 года лидер петербургских большевиков был приглашен на конспиративную встречу. Она проходила в отдельном кабинете одного из самых шикарных ресторанов города. Он вспоминал, что стол стонал под тяжестью бутылок с водкой, вином и шампанским. «В целях конспирации присутствовали дамы». Однако решались серьезные вопросы: свержение режима и в случае необходимости захват царя. На встрече присутствовали эсеры, либералы и… революционная организация караульных офицеров.
Представители элитных армейских подразделений (вспомним 1825 год!) создали организацию, целью которой являлось свержение самодержавия. Представители военной элиты хотели знать, сколько рабочих смогут организовать революционеры к моменту восстания. Эсеры обещали порядка десять тысяч человек; социал-демократы – только несколько сотен. По непонятным причинам в процессе обсуждения возникли разногласия, и присутствующим не удалось прийти к какому-то мнению. Но независимо от результатов встречи этот эпизод дает представление о настроениях русского общества в 1905 году.
Для нас же в этой истории наибольший интерес представляет откровенное признание большевика, что удастся собрать только несколько сотен рабочих. Благодаря этой оговорке (советские историки сообщают, что в 1905 году большевики уже возглавляли рабочие массы) становится ясно, почему Ленин проявлял осмотрительность и не спешил в Россию сразу же после начала драматических событий. К тому моменту социалисты – и меньшевики и большевики – еще не пользовались особым доверием рабочих Санкт- Петербурга. Социалисты, попытавшиеся примкнуть к организации Гапона, чтобы повернуть ее в социалистическом направлении, подвергались преследованиям за нелояльное отношение к «царю- благодетелю». Вскоре, убедившись на личном опыте, чего стоит царская благосклонность, рабочие начали вступать в революционные организации. Вскоре социалисты оказались на гребне волны; они наставляли рабочих и убеждали, что с ростом численности рядов будут расти их авторитет и влияние. Но в этом беспокойный ум Ленина увидел другую опасность. Революционный вал мог снести не только царский режим, но и руководство большевиков и меньшевиков. Их бесконечные споры и разногласия казались людям теперь не только мелкими, а абсолютно неуместными. Прогнивший царизм пошатнулся. Россия охвачена революционной лихорадкой. Происходящие дома события выдвинут новых социалистических лидеров и новых героев, которых меньше всего волнует судьба как старой, так и новой «Искры», споры и забавы номинальных лидеров, расположившихся в Женеве и Париже.
Ленин заранее анализировал каждую ситуацию, и эта, по его мнению, была чревата опасностью, грозившей не только ему. Он никогда не доверял «стихийности»; свидетельство тому «Что делать?». Революция способствовала душевному подъему, но в то же время наполняла его страхом; лишенная руководства, стихийная революционная рабочая масса могла привести их к катастрофе. Вот почему он проявил колебания, сомнения и даже пораженческие настроения. Его величие в том, что он усвоил урок и к началу второй части представления в 1917 году чувствовал себя уверенным и решительным. Но в 1905 году ему была нужна крепкая организационная почва, прежде чем он отважился бы ввязаться в драку. В то время как в России революция набирала обороты, Ленин счел необходимым созвать съезд партии. Решили собраться в апреле в Лондоне.
Несмотря на то что меньшевики отказались от участия в работе съезда (они созвали в Женеве свой съезд, который из-за малочисленности состава назвали конференцией), большевики высокопарно объявили о созыве III съезда РСДРП. Безусловно, это было явным нарушением Устава партии, что весьма неохотно признал даже Ленин: «Съезд имеет законную силу. Конечно, если следовать строгой букве закона, он может рассматриваться как незаконный, но нас следовало бы обвинить в ненужном формализме, если бы мы стали так истолковывать Устав».[136]
Это пример типичной ленинской логики. Хотя на съезде присутствовали только стойкие ленинцы, делегаты из России не хотели даже слышать о разрыве с меньшевиками. А как об этом мечтали их лидеры! Равнодушие Ленина поражало даже самых лояльно настроенных большевиков. Он не интересовался ни условиями партийной жизни, ни ходом борьбы.[137]
Незаконный съезд проголосовал за воссоединение партии и избрал большевистский Центральный
