Ленин не мог быть до конца уверен, что, проезжая по Франции, не будет арестован и интернирован. Остался единственный выход: пробираться в Россию через вражескую территорию.
С первых дней войны германское имперское правительство и Генеральный штаб понимали, какую большую помощь они могли бы получить от русского революционного движения. Внутренняя подрывная деятельность врага признавалась во время войны законным оружием. В случае с Россией возможности использования такого оружия были безграничны. Для решения всех вопросов, связанных с русскими революционерами, у правительства Германии был компетентный специалист и советник, доктор Александр Гельфанд, не кто иной, как наш старый приятель «толстяк» Парвус, член русской социал-демократической партии, создавший вместе с Троцким теорию «перманентной революции». Война застала его в Германии, где он стал «социал-патриотом», чуть ли не немцем. Он разбогател, причем не только благодаря спекуляциям во время войны; германское правительство оплачивало его услуги по проведению пораженческой и подрывной пропаганды в Российской империи.[248]
Гельфанд знал русских социалистов от Аксельрода до Зиновьева. Вполне естественно, что большевики должны были вызывать у него живейший интерес, но до Февральской революции он безуспешно пытался сблизиться с ними. Шляпников пишет, что во время пребывания в Скандинавии он категорически отвергал все попытки назойливого Парвуса. Большевики, жившие в Швейцарии, испытывали серьезные финансовые затруднения, но до февральских событий было бы немыслимо принять от Германии любую помощь.
Теперь в связи с революцией ситуация кардинально изменилась. Большевики, стремясь в Россию, нуждались в помощи Германии. Германский посланник в Швейцарии телеграфировал домой: ему сказали, что «известные русские революционеры хотят вернуться в Россию через Германию, поскольку из-за субмарин опасаются ехать через Францию».[249]
Настоящая причина, как нам известно, заключалась совсем в другом.
Согласно всем советским источникам инициатива возвращения Ленина через Германию принадлежала Мартову.[250]
Это был один из тех редчайших случаев, когда большевики решили приписать врагу конструктивную идею. Мало того, существует подозрительно много рассказов о нелепых планах Ленина, связанных с возможностью поездки в Россию. То он собирался ехать через Англию в парике, то через Германию, но со шведским паспортом и притворившись глухонемым. Ганецкий, агент Ленина в Стокгольме, весьма неумелый лгун, предлагает совершенно немыслимую версию: в марте Ленин просил его достать паспорта двух шведов, которые были бы похожи на него и Зиновьева. Ленин со своим неразлучным заместителем собирались проехать через Германию как два глухонемых шведа.[251]
Есть серьезное основание полагать, что Ленин решил воспользоваться помощью немцев не только для того, чтобы проехать через Германию, но и ради получения финансовой поддержки – Ганецкий, кстати, работал у Парвуса.[252]
Переговоры, по всей видимости, велись с максимальной осторожностью. Все, кто входил в контакт с немцами, были в близких отношениях с Лениным, но не являлись членами большевистской партии. Это были немецкий социалист Радек, Ганецкий, член Польской социал-демократической партии, и Боровский, имевший давние связи с большевиками.
Принимая во внимание вышесказанное, решение Ленина воспользоваться помощью немцев было вполне естественным. Оно полностью соответствовало выбранной им позиции. Ленин работал над созданием новой революции в России, которая, в свою очередь, должна была свергнуть правительство Германии и привести к победе революционного социализма в Европе. Большевики нуждались в деньгах. В период с апреля по октябрь невероятно возрос престиж партии, резко увеличилось число членов партии, что говорит не только о профессиональных талантах их лидеров, но и об огромных финансовых ресурсах. Они свободно тратили деньги на издание своих газет, на агитаторов и пропагандистов, на оружие для Красной армии. Эти гигантские суммы не могли складываться из партийных взносов (в апреле партия насчитывала сорок девять тысяч членов) и от продажи «Правды». Революции требовались деньги, и как в 1906 году Ленин, не колеблясь, получал их путем конфискации, так и в 1917 году он, не раздумывая, решил взять деньги у немцев. Если бы представилась возможность, он бы охотно принял финансовую помощь от Франции, Англии или Романовых.
Ленин и его товарищи не питали иллюзий относительно того, как в России будет истолкован их проезд через Германию. Ни минуты не колеблясь, Ленин обратился за помощью к политическому врагу, чтобы предотвратить будущую клевету. Санкционирует ли Петроградский Совет и председатель Чхеидзе поездку большевиков? Разрешение, разумеется, было дано: недемократично препятствовать возвращению человека, объявившего о своих намерениях. Это единственное, не считая издания манифестов, что сделал Совет за долгое время. Мартов собирался тупо ждать официального разрешения, но Ленин очень спешил. «Он с горечью говорил об излишней осмотрительности Мартова и остальных… Ни один разумный человек не захочет подумать, что мы едем в Россию от лица немцев… Преступление сидеть здесь сложа руки, когда мы так необходимы пролетариату в России».[253]
В целях опровержения всякой клеветы швейцарский социалист Фриц Платтен заключил договор с немецким посланником. Ленину и его спутникам был предоставлен отдельный вагон, обеспечивающий экстерриториальный проезд по территории Германии (отсюда пошла легенда об «опечатанном вагоне»). Все отношения с германскими властями осуществлялись через Платтена, сопровождавшего русских революционеров. Обращалось особое внимание на то, что пропуск на проезд давался всем эмигрантам «независимо от партийной принадлежности и их отношения к войне и миру».[254]
Единственным обязательством русских эмигрантов, проехавших через Германию, было потребовать от своего правительства освобождения такого же количества немецких военнопленных.
Итак, вместе с Лениным и Крупской 27 марта из Швейцарии выехало более двадцати эмигрантов, в том числе Зиновьев и Инесса Арманд. Из Германии они попали в Швецию, а затем в Финляндию. 2 апреля семья Ленина получила телеграмму: «Будем в понедельник в одиннадцать вечера. Сообщите в «Правду». Ленин радовался, что едет домой, но временами его охватывала тревога. А вдруг их арестуют на русской границе? Было невыносимо осознавать полное бессилие Временного правительства и крайнюю нерешительность
Итак, вечером 3 апреля 1917 года Ленин вместе с группой политических эмигрантов прибыл на станцию Белоостров, где их ожидали Мария Ульянова, Шляпников, Каменев, другие большевистские лидеры. Ленин забросал их вопросами: какое настроение у рабочих, солдат, как обстоят дела в партии? Каменев получил от Ленина выговор: «Что это вы написали в «Правде»? Я, конечно, обзывал вас по- всякому». Но сказано это было добродушно, с улыбкой. Ленин любил Каменева. Главное, он наверняка понимал, что Каменев, непокорный «оборонец), невольно оказал партии услугу: он спас ее от народного негодования во время первой, наиболее националистической фазы революции. Каменев не отреагировал на замечание вождя. Он бегал по вагону, представляя петроградских большевиков своему большому другу Григорию Зиновьеву, чья жизнь будет неразрывно связана с его собственной и закончится так же трагически.
3 апреля в 23 часа 10 минут поезд прибыл в Петроград на Финляндский вокзал. Владимир Ильич приехал домой.
В чем Совет был непревзойденным мастером, так это в устройстве торжественных приемов и встреч героев-революционеров, вернувшихся на родину. Несколькими днями раньше горячий прием был оказан Плеханову. Торжественных встреч были удостоены Вера Засулич и легендарная народница Катерина Брешко-Брешковская, «бабушка русской революции».[256]
Революция пока еще была праздником, и великодушные победители, не задумываясь о различиях в политических убеждениях председателя, товарищей председателя Совета, «меньшевистских негодяев» (на
