Революция вышла из затруднительного положения. Волна крестьянских волнений, вызывающая воспоминания о событиях 1905 года, но превосходящая по силе, охватила Россию. Государство разваливалось на глазах. На Украине поднялось движение за независимость. Кронштадтские моряки 13 мая объявили, что признают единственное правительство – Петроградский Совет и не знают никакого коалиционного Временного правительства с его министрами-социалистами. Но, несмотря на то что «кронштадтская республика» вскоре изменила свою позицию, это было лишним доказательством того, что большевистский лозунг «Вся власть Советам!» нашел отклик в народных массах. Большевистская пропаганда среди солдат и матросов приносила свои плоды. В окопах распространялся специальный номер «Правды» с обращениями к солдатам, обвинениями в адрес Временного правительства и намеками на заговоры между капиталистами и генералами. В настоящий момент было бессмысленно пытаться восстановить строгую военную дисциплину. Новый военный и морской министр Керенский 9 мая опубликовал декларацию прав солдат и матросов, разрешающую все формы политической пропаганды и деятельности в армии. Каждый солдат имел право принадлежать к любой политической или профессиональной группе по собственному выбору. В свободное от выполнения служебных обязанностей время солдат мог заниматься политикой (предполагалось, что солдаты могут воспользоваться этим правом даже в окопах, во время затишья). «Право на внутреннее самоуправление, наложение наказаний» стало прерогативой выборных солдатских комитетов. Таким образом, декларация узаконила и расширила, на этот раз от лица правительства, положения приказа № 1. Офицерский корпус просил не опубликовывать декларацию, но все было тщетно. Им возразили, что декларация просто ратифицировала статус-кво и что попытка изменить существующее положение может обернуться серьезными неприятностями. Меньшевистский министр грустно заметил: «Когда нам предложат закончить революцию, нам придется ответить, что революция не начинается и не заканчивается с помощью декрета».[265]
Даже оборонцы верили, что на армию можно воздействовать силой убеждения. Церетели объяснял генералам: «Солдат поверит вам, если поймет, что вы не являетесь врагами демократии. Это единственный способ, благодаря которому Совет упрочил свою власть». Излишне описывать, какую реакцию подобные заявления вызывали у военных, так что понятно, почему многие офицеры в конечном счете ненавидели эсеров больше, чем большевиков.
Несмотря на предупреждение, что в случае немецкого штурма «русская армия рассыплется словно карточный домик», Временное правительство объявило о намерении перейти в наступление. С февраля бои шли практически по всей линии фронта, и Германия была уверена в победе. Безрассудное решение перейти в наступление можно с большим трудом оправдать лишь тем, что бездеятельность подрывала моральный дух солдат, что немцы двигали дивизии на Западный фронт, собираясь нанести смертельный удар союзникам, и тому подобным. Но главная причина заключалась в фантастической вере в силу фразеологии и привычке проводить параллели с французской революцией. Тогда армия свободных людей нанесла сокрушительный удар по войскам европейских монархических государств. Теперь «самая свободная армия в мире» собиралась продемонстрировать свое превосходство над вооруженными рабами прусского милитаризма. Все испытывали пагубное влияние революционного пафоса. Следует помнить, что большевики в какой-то момент тоже находились под его влиянием. В проекте социалистического государства Ленин предусмотрел ликвидацию постоянно действующей армии и замену ее милицией с выборными офицерскими должностями.
Олицетворением этого революционного пафоса был Александр Керенский. В приказе по армии он призвал солдат «силой оружия проложить путь к миру, правде и справедливости», идти вперед во имя «безграничной любви к собственной стране и революции». Стороннему наблюдателю могло показаться, что Керенский творил чудеса, поднимая моральный дух армии. его речи вызывали прилив энтузиазма в войсках, готовых пойти на смерть за революцию. Суханов, больше всего боявшийся, что победное наступление окажется выгодным
Ленин ни на минуту не забывал об опасности, связанной с победой в войне. Он, как и прежде, был невысокого мнения о способностях Керенского и реально оценивал возможность победоносного наступления. Но даже временный успех мог задержать или полностью изменить курс на большевизм, принятый рабочими и солдатами. В июне Ленин, который несколько недель назад говорил: «Мы знаем, как нужно переждать», был уже готов поиграть в восстание. В июне и июле он был близок к тому, что сам объяснял и критиковал как «авантюризм». Его, должно быть, тревожили воспоминания 1905 года. При всех разговорах о тщательной подготовке и необходимости покорить массы перед попыткой захвата власти Ленин понимал, что в каждой революции есть момент, который может уже никогда не повториться, если его упустить.
Выбранное время совпало с I Всероссийским съездом Советов. Из семисот семидесяти семи делегатов съезда более ста делегатов было от партии большевиков, около тридцати от межрайонной организации объединенных социал-демократов. Однако подавляющее большинство делегатов принадлежали к меньшевистско-эсеровскому блоку. Ленин пришел на съезд из редакции «Правды» и произнес более демагогическую речь, чем обычно. его заявление, что есть партия, которая готова «взять власть целиком», и это партия большевиков, вызвала невероятное изумление присутствующих; раздались даже отдельные смешки. Следует безотлагательно арестовать сотню наиболее состоятельных капиталистов и заставить их признаться в интриганстве, из-за которого русский народ выносит ужасы войны. «Мы социалисты или бандиты?» – поинтересовался Керенский. Предложение Ленина вызвало неприятие даже у крайних радикалов. Честно говоря, Ленину не стоило выступать перед такой аудиторией, но его слова, напечатанные в сотнях экземпляров «Правды», усилили подозрительность и классовую горечь пролетариата.
В «Правде» 9 июня было опубликовано воззвание ЦК большевиков с призывом к мирной демонстрации. В воззвании говорилось, что Временное правительство является инструментом в руках капиталистов и помещиков. Декларация прав солдат есть нарушение их гражданской свободы (!). Необходим мир, но без сепаратных договоров с Вильгельмом, без тайных соглашений с французскими и английскими капиталистами. Это был призыв к восстанию, скрывающийся под заявлением, что демонстрация должна быть мирной: «Выдвигайте требования спокойно и убедительно, как надлежит власти». О какой «мирной демонстрации» могла идти речь, если в ней примут участие тысячи вооруженных солдат? И это в условиях усиливающегося накала страстей.
Совершенно ясно, что у большевиков пока не было никакого конкретного плана захвата власти. Французская революция начиналась с предложения: «On s'engage, puis on voit» – начнем, а потом посмотрим, что из этого получится. Цель – свержение Временного правительства, чтобы сорвать запланированное наступление русской армии, а потом… Власть может перейти к большевикам и их союзникам. Большевики знали, что могут рассчитывать на некоторые воинские части Петрограда, которые при известии о готовящемся наступлении испытывали вполне естественный страх перед возможной отправкой на фронт. Кроме того, большевики имели в своем распоряжении вполне реальную силу, Красную гвардию.
Столкнувшись с возникшей опасностью, съезд Советов неожиданно оказался на высоте положения. Эсеро-меньшевистское большинство выступило от имени съезда против назначенной большевиками демонстрации. Не подчиниться решению значило противопоставить себя съезду Советов. В ночь с 9 на 10 июня члены блока «революционной демократии» отправились в казармы, на фабрики и заводы, чтобы объяснить солдатам и рабочим, какую игру затеяли большевики. Контрреволюционные казачьи полки и курсанты юнкерских школ были приведены в боевую готовность. Ленин с соратниками оказались в сложной ситуации. Было очевидно, что демонстрация задумана с целью передать власть Советам. Но не подчиниться решению большинства значило противопоставить себя съезду Советов. ЦК большевиков постановил отменить эту «мирную» демонстрацию, тем более что в воинских частях, поддерживающих большевиков, воинская дисциплина, мягко говоря, хромала. Они могли принять участие в демонстрации и
