вещи, аккуратно и в продуманной последовательности разложенные и расставленные на нем. «Ты один такой на свете», «Встреча с тобой принесла мне счастье», «Ты, ты и только ты», – читала она надписи и находила в них совсем другой смысл, совсем не тот, о котором упоминал Артем.
Когда тебе все равно, не задумываясь веришь в то, что тебе говорят. А чаще всего и вовсе пропускаешь слова мимо ушей. Когда хочется верить, то легко убедить себя в правдивости собеседника. Но бывают моменты откровения, когда мгновенно проникаешь в суть явления или события, и становится ясно, что другого его толкования быть просто не может. И тут уже оказываются не нужны никакие объяснения оппонента. Как-то сама собой возникает твердая уверенность, что иного не дано и нечего лишний раз травить себе душу…
Лина положила ежедневник с золотым обрезом точно на то место, на котором он лежал, и попятилась к дивану. Как только она села, Мурка оказалась у девушки на коленях и, задрав голову, попыталась дотянуться до ее лица. Не то собиралась потереться о щеку, не то лизнуть.
Лина обхватила кошку руками и прижала к себе.
– Ну что ты наделала? – снова воскликнула она и крепко зажмурилась, чтобы не дать пролиться навернувшимся на глаза слезам. – Ладно бы в какой другой день, а то именно сегодня, когда я готова была поверить, что еще совсем чуть-чуть – и произойдет чудо! Ты хоть понимаешь, о чем я говорю?
Она открыла глаза и встряхнула Мурку. Кошка, казалось, смотрела на нее с состраданием в круглых желтых глазах и не пыталась вырваться, хотя ей наверняка было неудобно в Лининых руках.
– Господи, о чем это я? – в следующую минуту замотала головой девушка и, опустив Мурку на колени, погладила ее. – При чем здесь ты? Может, это и к лучшему, а?
«Наверняка к лучшему, если рассуждать здраво, – мысленно ответила себе Лина. – Только от этого ничуть не легче».
Не то чтобы она полагала, будто у Артема до нее не было женщин. Просто посчитала, что она – та единственная, которая составит счастье всей его жизни. Уж очень красиво и гладко складывались их отношения. И именно в тот момент, когда Лина решила, что с полным правом может задуматься о будущем, случилось непоправимое. Вроде бы что такого страшного произошло? Подумаешь, разбилось стекло в рамке с фотографией, а на самом деле это от ее придуманного счастья остались лишь мелкие осколки.
Артем никогда не воспринимал ее всерьез. Их отношения были для него сродни увлекательному занятию, которое захватывает, как, например, коллекционирование марок, игра в преферанс или вышивание крестиком по канве. И возможно, именно то, что она девушка из провинции, придавало в глазах Артема особую пикантность происходящему. Провинциальной барышни у него еще наверняка не было…
Лина поняла, что ни за что не сможет встретиться с ним и посмотреть ему в глаза сегодня вечером, да и вообще никогда не сможет. Он ни в чем не виноват: ничего ей не обещал, силой не затаскивал в постель, не клялся в вечной любви. Это она не жила реальной жизнью, а словно бы писала роман, главными героями которого были они оба. И чтоб конец обязательно счастливый: свадебные колокола, пробки от шампанского в потолок, громкие крики «Горько!».
Лишь сейчас она осознала, что действительно надеялась на такой финал этого этапа их отношений, только не позволяла себе настраиваться на него, чтобы… чтобы не сглазить, похоже.
– Любовные сериалы – это своего рода транквилизатор для большинства представительниц слабого пола, – сказал ей Эмиль Григорьевич накануне вечером, а он знал, что говорит. – Успокаивает, отвлекает от проблем насущных, улучшает настроение. И никто не требует, чтобы их, как пушкинского «Евгения Онегина», называли энциклопедией русской жизни. Так что не будьте, Линочка, слишком строги к сюжетным огрехам и несоответствиям с действительностью. Главное – чтобы пронимало до слез. До безобидных слез, пролитых над судьбами героев, которые придуманы от начала и до конца, как принцесса Златовласка или Железный Дровосек…
Лина заставила себя посмотреть на часы. У нее оставалось совсем немного времени, чтобы собрать свои вещи и уйти из квартиры до того, как появится Артем.
– И ведь не увидит меня красивой, вот что обидно. В его памяти я останусь замарашкой, которая так и не превратилась в принцессу, – пробормотала она, обращаясь к Мурке.
Когда со сбором немудреных пожитков было покончено, остались два дела, на которые Лина никак не могла решиться. Попрощаться с Муркой и как-то дать понять Артему, что больше они не увидятся.
Конечно, оставляя работу, принято уведомлять об этом работодателя, как правило, за две недели. Но при всей своей щепетильности Лина понимала, что у нее особый случай и тут не до условностей. Конечно, Артему предстояло внезапно оказаться один на один с проблемами ведения домашнего хозяйства. Но и она, если отстраниться от эмоционально-этической составляющей их отношений, несла материальные потери. Прошла уже неделя с того момента, как Артем оставил на столике в прихожей конверт, в котором лежали предназначавшиеся ей деньги.
Подумав, Лина решила расстаться с Артемом в его духе, то есть оставить на память о себе какую- нибудь безделицу с надписью. Однако ничего подходящего при ней не оказалось, кроме романа «Провинциалка», авторство которого он никак не сможет связать с ней. «И это даже хорошо. Никакой зацепки, чтобы отыскать меня», – вздохнула Лина.
Подойдя к письменному столу, она взяла ручку с золотым пером, на которой одна из ее предшественниц тоже оставила трогательную надпись.
«Не хочу быть еще одним трофеем в твоей коллекции. Пора поставить точку. Л. К.», – вывела Лина на титульном листе и провела по развороту рукой, чтобы обложка не закрылась. Затем положила книжку рядом с фотографией в рамке. Теперь ей предстояло не менее трудное.
Лина опустилась на корточки, подняла неотступно следовавшую за ней кошку и уткнулась лицом в ее шерстку.
– Мне будет очень не хватать тебя, Мурка, – прошептала она. – Вспоминай меня, ладно? А я тебя никогда не забуду.
– Му-ур, – сочувственно раздалось в ответ.
Притормозив у станции метро, Артем купил три розочки.
– Подмосковные. Будут долго стоять, – с неискренней улыбкой заверила его продавщица, заворачивая цветы в кусок прозрачного целлофана, и про себя подумала: «Вот жлоб. При такой тачке мог бы и на букет побогаче расщедриться».
«А зачем? – возможно, ответил бы Артем, если бы услышал ее мысли. – Эти три розочки доставят Лине радость. А охапка роскошных орхидей, к примеру, может выбить из колеи, заставить растеряться. Она просто не знала бы, как себя теперь вести, чувствовала бы себя обязанной…»
– Эй, я пришел! – крикнул он, открывая входную дверь квартиры.
У Артема не было привычки звонить Лине и сообщать, когда он появится дома. С какой стати ставить в известность о своих планах на вечер человека, которому ты платишь деньги? Но как-то само собой устоялось, что Лина теперь дожидалась его возвращения с работы. Поэтому он рассчитывал на встречу. И встреча состоялась, только радость от того, что видит хозяина, продемонстрировала одна лишь Мурка. Подбежав, она стала тереться о ноги Артема и урчать.
– А Лина где? – машинально спросил он, раздеваясь.
Пустота и тишина вылизанной до блеска квартиры и отсутствие аппетитных запахов, доносящихся из кухни, обескуражили Артема. Даже где-то неприятно поразили. А несколько месяцев назад именно тишина и пустота радовали его, подспудно наводя на мысль, что только в его присутствии квартира наполняется жизнью, а без него это просто мертвое пространство, заставленное мебелью.
Теперь же ему показалось здесь неуютно и одиноко. Хорошо хоть Мурка не отставала от него ни на шаг – не Лина, конечно, но живое существо все-таки.
Вид картофеля, нарезанного кружочками и лежащего в кастрюльке с водой, и очищенной моркови на разделочной доске еще сильнее озадачил Артема. Создавалось впечатление, что Лина только-только вышла. Но, по идее, ужин должен был быть уже готов. Значит, девушка ушла довольно давно.
– Господи, неужели что-то случилось? – испугался Артем и вопросительно посмотрел на Мурку.
Тут же возникло желание немедленно куда-то бежать, что-то предпринимать, кому-то звонить. Но куда, что и кому? Он так и не поинтересовался номером сотового Лины. Все было недосуг, и вот теперь Артем пребывал в полной растерянности и чувствовал, как в душу заползает страх, неведомый доселе страх за
