Августа Илларионовна, как всегда, заняла комнатушку на втором этаже, поскольку спуск и подъем по лестнице воспринимала как физические упражнения, полезные для здоровья. Полина Денисовна и Анна Дмитриевна – большие любительницы поболтать перед сном – устроились в комнатке за печкой, так что лучшая, главная, комната досталась гостям.
Галантный Сева расцвел при виде четырех женщин. Их возраст не имел значения. Это были женщины, следовательно, в каждой из них можно было найти черту достойную восхищения. Или восхититься чем- нибудь из их прошлого.
Его представили Августе Илларионовне и Анне Дмитриевне, с мамой Татьяны он уже был знаком. Не прошло и получаса, как те души в нем не чаяли. Во-первых, Сева был балетоманом и сразу же нашел общий язык с бывшей балериной. Во-вторых, знал или общался со многими из тех, что столовались на Старой площади, и это сразу же отнесло его к рангу значительных людей, в глазах поварихи.
– Мам, ты это, держись, – прошептала Ирине дочь и сжала в кулак пальцы поднятой руки. – Если что, мы с Димасиком вас вмиг отсюда эвакуируем.
Ее не посвятили в суть перипетий с участками, поэтому она была настроена игриво. Ирина же, когда отвечала, что будет держаться до последнего, была серьезна как никогда. Ей предстояло не только следить в оба за противником, но и пресекать все возможные поползновения мужа покинуть дачу до истечения хотя бы двух недель. О большем подруги и не мечтали.
Правда, сейчас ничто не предвещало подобного печального исхода событий. Сева прохаживался по расчищенным дорожкам, старательно огибая груды сухих листьев и веток, и дышал полной грудью. Компанию ему составляла Августа Илларионовна. С собранными в пучок на затылке темными волосами, сухопарая, с прямой спиной и развернутыми в стороны носками стоп, она всегда точно знала, где у нее в настоящий момент находятся руки и ноги и что те делают. Из одежды летом она предпочитала легкие брючки и блузочки. «Па-де-ша», «фуэте», «Нижинский», «Лопаткина», «Форсайт в Мариинке» время от времени доносилось до остальных обитателей участка.
– Ну, я поехала. Всего вам доброго, – сказала всем Нина и, сославшись на томящегося в ожидании ее Димасика, поспешно села в свой жигуленок.
Она вообще не любила долгих проводов. Полный тоски взгляд матери, будто она расстается с дочерью на веки вечные, действовал на нервы. Другое дело отец. Тот не бросился к ней, лишь в прощальном приветствии поднял руку и крикнул, что будет скучать. Сопровождающая его Августа Илларионовна послала Нине изящный воздушный поцелуй…
Ирина смотрела вслед удаляющейся машине, когда услышала произнесенное с тяжким вздохом за своей спиной:
– А вот мой Пашка ни за что бы не повез нас сюда. Сказал бы, что ему некогда и вообще с нашими пожитками нужен самосвал, а не его «тойота». – Рядом стояла Татьяна и тоже провожала взглядом белые «жигули». – Хорошая у тебя дочь.
– Это уж точно, – кивнула Ирина, расчувствовавшись чуть ли не до слез.
Тягостную ситуацию нарушила Анна Дмитриевна. В белой накрахмаленной косынке и в таком же переднике, обтягивающем уютный объемистый живот, она вышла на крыльцо оповестить всех, что стол к обеду накрыт. Полина Денисовна, для которой готовка была тайной за семью печатями, стояла на шаг позади, гордая тем, что такой ас своего дела числится в ее подругах.
Уже через день жизнь на даче вошла в свою колею. Сева нашел восторженных слушательниц в лице трех престарелых обитательниц дома и, полностью погрузившись в прошлую увлекательнейшую жизнь, пока не обращал внимания на бытовые неудобства. Он даже вознамерился было бегать утречком вокруг дачи, но, к счастью, быстро отказался от этой идеи. А то пришлось бы Ирине срочно добывать соответствующую экипировку. Ну не может же, в самом деле, человек, объяснявший тысячам и тысячам советских читателей и телезрителей, что происходит в мире, появиться перед посторонними людьми в непрезентабельном виде!
А вот Августа Илларионовна, напротив, ни дня не проводила без традиционной разминки. Устроившись в беседке, ограждение которой сходило за балетный станок, она выделывала различные па, и в этот момент звучала слышная лишь ей одной музыка.
Ирина с радостью забросила работу над очередными иллюстрациями и теперь рыскала по участку в поисках особо пышных папоротников, чтобы посадить их возле рукотворного водоема. На третий день своего пребывания на даче она как раз лезла в самую чащу кустов бузины за облюбованным растением, как вдруг громкий хруст ветки под тяжелыми шагами заставил ее замереть и оглянуться в поисках источника звука.
В трех метрах от нее, грызя непременную веточку и криво ухмыляясь, стоял Гоша и наблюдал за экзерсисами Августы Илларионовны. Каков наглец! А когда та, вся в образе, красиво сложила на груди сухие, в старческой «гречке», руки с длинными пальцами и, склонив голову к плечу, замерла с чуть отставленной ногой, он, нимало не смущаясь, громко произнес:
– Во дает старушенция! Чисто «Жизель» Адана и Делиба. Василич, слышь, ты так ни за что не сможешь, зуб даю!
Ответа не последовало – возможно, невидимый Василич был занят более достойным делом, чем подглядывание за другим человеком.
Ирина затаила дыхание, предчувствуя реакцию оскорбленной бывшей примы музыкального театра. Но та, очевидно, не расслышала первой фразы. Повернувшись на голос и благодарно улыбнувшись, Августа Илларионовна сделала изящный реверанс и сбежала по ступенькам беседки, быстро перебирая прямыми ногами и отведя плечи назад. Ирине почудилось, будто она даже слышит дробный перестук пуантов.
Черт, этот тип явно хотел смутить или напугать старушку, но она этого не уразумела, витая в своих балетных облаках. «Да, любая творческая профессия – это, по сути, и не профессия вовсе, а образ жизни и образ мысли», – подумала Ирина. И вдруг поняла, что было еще что-то, что подспудно насторожило ее.
Точно! Адан и Делиб! Ну откуда небритый тип мог знать эти фамилии и безошибочно угадать, кем в тот момент видела себя Августа Илларионовна? Полуграмотный бандит был объясним и предсказуем, а отморозок-интеллектуал пугал тем, что не вписывался в отведенные ему рамки. Цепь на шее Гоши была явным атрибутом преступного сообщества…
– Какие очаровательные молодые люди поселились рядом с нами, – светским тоном заметила Августа Илларионовна за обедом. – Надо будет непременно пообщаться с ними поближе.
– Не надо, – тихо, но твердо произнесла Ирина, не поднимая глаз от тарелки.
– Но почему? – удивился Сева. – У тебя диктаторские замашки. Наши милые дамы могут сами решить, с кем им дружить, не правда ли?
«Милые дамы» согласно закивали, и Ирине захотелось прибить мужа. Лезет не в свое дело, и ведь не объяснишь, что происходит. Иначе тут же объявит всеобщую эвакуацию до выяснения ситуации, а ее с подругами обзовет безответственными и самонадеянными дурочками. Ситуация же полностью выяснится лишь тогда, когда на двух обнесенных общим массивным забором участках будет красоваться кирпичный особняк с гаражом под ним и банька из круглых желтых бревен…
– А может, пригласим молодых людей на чай сегодня вечером? – услышала Ирина голос Анны Дмитриевны и похолодела от ужаса.
– Хорошая мысль, – благодушно отозвался сытый Сева, надеясь, что у него появятся еще несколько дополнительных слушателей.
«Я созрела для смертоубийства», – поняла Ирина и отважилась на отчаянный шаг.
– Давайте я их приглашу? – поспешно предложила она и перехватила недоуменный, с подозрительным прищуром, взгляд мужа.
«Пусть, пусть он заподозрит меня в чем угодно, пусть даже приревнует. Правда все равно рано или поздно откроется, а пока ни в коем случае нельзя пускать двух этих козлов в наш огород. Козлы – какое, однако, удачное сравнение!»
Осуществлять обещанное Ирина отправилась ближе к вечеру, когда сумерки могли скрыть детали происходящего, а Сева занял прочную позицию перед телевизором.
Смело пройдя по дорожке к тому месту, где стоял забор, она огляделась. От частокола из серых заостренных планок не осталось даже следа! Гоша не только сломал загородку, он еще и избавился от нее. Как говорится, тот случай, когда дела красноречивее всяких слов.
