телевизор, муж одной рукой прижимает ее к себе. И кажется, будто и кресло, и он, и она созданы друг для друга – настолько все выемки и выпуклости оказываются на месте. И настолько простое тепло мужниной руки рождает где-то в глубине души ответное тепло, растекающееся по телу ощущением только твоего тихого счастья.
– Танька, я хочу домой, – заявила она, и по ее лихорадочно засверкавшим глазам стало ясно, что заставить Ирину передумать никому не удастся.
«Никому» – это трем старушкам, потому что Татьяна и не думала останавливать подругу, сразу поняв, что речь идет о чем-то глубоко личном и важном.
– Такси вызовешь или на электричке поедешь? – только и спросила она.
Сверились с расписанием и пришли к выводу, что на электричке выйдет быстрее и чаю попить время останется. А без чаю разве можно было со вкусом переварить подробности Людкиного примирения с супругом!..
Дверь Ирина открыла своим ключом, неслышно повернув его в замочной скважине. Как в давние времена, когда любая мелочь доставляла ни с чем не сравнимое удовольствие.
Муж не сидел, как она предполагала, перед телевизором, а аккуратно, чтобы не накапать на мебель, поливал из электрического чайника своего лютого недруга – щучий хвост, по-научному – сансевиерию. Растение было такое огромное, что, по словам Севы, закрывало ему вид с любимого кресла на его альма- матер – Московский университет, особенно красиво смотрящийся на фоне заката. Муж предлагал щучий хвост в подарок любому, кто обращал на него внимание. Но во-первых, цветок был неподъемный, а во- вторых, вряд ли кто рискнул бы вступить в единоборство с Ириной, которая его обожала и утверждала, что вынести сансевиерию можно будет только вместе с ней, когда она прижмет огромный керамический горшок к сердцу. А тут вдруг такое!..
Ирина ощупью положила букет астр с Татьяниного участка на стул при входе в гостиную, уронила на ковер сумки и бросилась к мужу.
– Хороший мой, как же я тебя, оказывается, люблю, – прошептала она, обнимая Севу и прижимаясь щекой к его спине.
– Ирка, ну и напугала же ты меня! – воскликнул он, поворачиваясь в кольце ее рук. – Что это на тебя вдруг нашло?
– Потом, – также шепотом продолжила жена, отбирая у него чайник и ставя на подоконник. Произнося это, она неосознанно пятилась к дивану, увлекая мужа за собой.
Воспользовавшись тем, что дома никого нет, Сева не стал обременять себя следованием приличиям и ограничился подаренным женой велюровым халатом благородного терракотового оттенка и еще кое-какой мелочью из одежды. От которой избавиться было проще простого, стоит лишь пожелать.
На Ирине надето было много больше – сообразно с модой и с имиджем современной деловой женщины, не чурающейся легкого намека на художественную экстравагантность. Но на сей раз оказались побиты все рекорды по раздеванию на время и метанию предметов одежды не глядя и куда попало.
Да и диван, как в старые добрые времена, оказался на высоте положения, предоставив всего себя в их полное распоряжение. Милый, уютный диван, ни разу и ничем не давший понять, как много ему известно пикантных подробностей из жизни супругов Олейниковых – личностей творчески одаренных и не скованных устарелыми представлениями о благопристойности и нормах морали…
В себя они пришли на ковре, посреди диванных подушек и в объятиях друг друга.
– И что это на тебя вдруг нашло? – повторил свой вопрос Сева, но интонации на этот раз у него были совсем другие, не удивленные, а довольные, мурлыкающие.
– Сама не знаю, – ответила Ирина с тихим вздохом.
– И ты бросила своих подружек, чтобы, выражаясь высокопарным слогом, заключить меня в свои любящие объятия?
– Ага.
– А почему?
– Сама не знаю, – снова ответила Ирина. – Захотела, и все тут.
Сева поцеловал жену в висок, к которому прилипли спутанные волосинки, и произнес:
– Я всегда говорил, хорошие у тебя подруги. На них можно положиться, они дурного не присоветуют…
– Это я у тебя хорошая, – возразила Ирина. – И советы мне ничьи не нужны, я сама все про нас с тобой знаю и всегда знала.
Сева, вывернув шею, чтобы не размыкать объятий, заглянул ей в глаза и поинтересовался:
– А почему тогда «оказывается»?
– Оказывается? – переспросила жена, тщетно пытаясь понять, о чем ее спрашивают. Напрягать извилины в сей чудесный миг хотелось меньше всего.
– Ну да, почему, когда появилась в гостиной, ты сказала: «Хороший мой, как же я тебя, оказывается, люблю»?
Надо же, какой внимательный, а она действовала как на автопилоте, полагаясь лишь на эмоции, и не могла точно вспомнить, что говорила или делала.
Ирина нахмурила лоб:
– Я что, именно так и сказала?
– Именно так, слово в слово.
Выходит, произошла пресловутая оговорка «по Фрейду». Однако не надо было быть основоположником психоанализа, чтобы объяснить, что к чему. Вот только это объяснение могло разрушить, и надолго, то блаженное состояние, в котором пребывали оба.
– В таком случае, может быть, удовольствуешься заверением, что это слово подтверждает выстраданное мое убеждение.
Ирина и сама толком не поняла, что, собственно, сказала. Но Севу ее тирада, похоже, навела на вполне определенную мысль.
– Тогда ответь, только честно, – он строго и серьезно посмотрел ей в глаза, – ты сделала такой вывод потому, что меня с кем-то сравнивала?
Прекрасно начавшийся любовный эпизод грозил перейти в выяснение отношений, которое, как известно, никогда ничего не выясняло. Причем Ирине отводилась роль если не обвиняемой, то находящейся под подозрением.
– Нет, что ты! – воскликнула она со всем пылом души и отважилась на откровенность: – Хотела было… но не смогла. Даже в мыслях… Ты меня теперь за это никогда не простишь?
Ирина вывернулась из объятий мужа и с испугом взглянула на него.
– Глупая, – Сева ласково улыбнулся, бережно возвращая ее на место у своей груди, – мне только льстит, что ты снова предпочла меня кому-то другому.
– Но этот кто-то, – слегка успокоившаяся Ирина неопределенно помахала в воздухе рукой, – он не конкретный живой мужчина, так, образ…
– Тем более приятно выиграть сравнение с умозрительным идеалом. Это, я тебе скажу, дорогого стоит…
Спустя полчаса Ирина, тихо напевая, готовила ужин, мыла оставленную Севой от обеда посуду и прислушивалась к мерно гудящей стиральной машине в ванной. А муж, в бархатистом терракотового цвета халате и в замшевых тапочках в тон, сидел перед телевизором, положив ноги на журнальный столик.
– А жевануть когда можно будет? – крикнул он, не отрывая взгляда от экрана. – А то тут по «Культуре» через двадцать минут интересная передача про Рузвельта начинается, советую посмотреть.
Ирина вздохнула, улыбнулась и крикнула в ответ:
– Все готово, уже накрываю!
А ночью, привычно уткнувшись мужу в спину и обняв его, она размышляла о своей жизни. Ну кто виноват, что она избаловала Севочку. Когда они поженились, у них три года не было детей, не потому, что не получалось, а потому, что муж хотел, чтобы всю любовь и заботу Ириша дарила лишь ему одному. Вот она и перенесла на него то, что поначалу предназначалось малышке. И Севочка отнюдь не возражал, более того – очень скоро привык к этому.
