В общем, просто лежу.
Снизу, с полки Дэвиса, доносится то ерзанье, то короткие смешки, будто он там смотрит телевизор. Только вместо телевизора у него «радио».
Время от времени он отклоняется вбок и спрашивает: Эй, что с тобой случилось?
Ничего не случилось, говорю я.
Тогда чего лежишь, как катком перееханный?
Ничего, просто так.
Просто так не бывает. Все не так просто.
Слова, которых я не сказал Том-Тому, все еще торчат у меня в горле, они застряли в нем намертво, как крючок. Кажется, я сдохну, если не выдерну их оттуда.
Дэвис встает и заглядывает мне в лицо. Ты заболел, что ли?
Я понимаю, что для Дэвиса задать такой вопрос — верх любезности. В норме всякое проявление слабости выводит его из себя.
Что ли заболел, говорю я.
А. Ну так поправляйся.
На следующее утро в шесть мы идем на завтрак. Обычно Дэвис к нашей столовой и близко не подходит — питается одной лапшой с креветками из тюремного ларька, у него под койкой целые горы пакетиков с этой лапшой. Но в жирный вторник даже Дэвис топает на кормежку со всеми вместе — кто ж откажется от блинов?
Столовая похожа на огромный заводской цех, в узком длинном окне, что тянется под самым потолком, розовеет восход. В воздухе висит жуткая столовская смесь, которую ни с чем не спутаешь: пар от подносов с подогревом, запах аммиака от пола, запах вареных овощей. А сегодня еще искусственного кленового сиропа.
Столики рассчитаны на четверых — наверно, задумка в том, что если рассадить зэков маленькими группками, то меньше шансов, что они друг друга поубивают. Мы с Дэвисом сидим вдвоем. В столовой полно народу, но разговоров не слышно, все только жуют, чавкают и скребут. Мы тоже жуем молча, управляемся за пять минут.
Я становлюсь в очередь к баку, куда счищают грязные подносы, и вижу Том-Тома — он еще ждет своих блинов. На каждом плече у него сидит по геккону, и еще один, цепляясь за пуговицы, карабкается вверх по его рубашке. Их маленькие ярко-зеленые головки рядом с иссушенной беззубой головой Том-Тома смотрятся так нелепо, что у меня щемит в груди. Надо подойти к нему, думаю я, и сказать, как мне понравился его рассказ. Прямо сейчас, пусть даже слишком поздно. И пусть даже Холли уже не услышит.
Я не успеваю к нему подойти, потому что Том-Том поворачивается и сам идет в мою сторону. Он идет слишком быстро, но я не сразу это замечаю, продолжаю стоять с подносом в руках. И лишь когда все кругом расступаются, пропуская его, я понимаю, что сейчас произойдет. Время вдруг растягивается до бесконечности, в нем образуется брешь, сквозь эту брешь я смотрю в ничего не выражающие глаза Том- Тома и думаю: как же я мог упустить момент? Засмотрелся на гекконов? И тут во времени что-то щелкает, и мне начинает казаться, что я все знал заранее — будто все это со мной было раньше, будто я ждал.
Том-Том обхватывает одной рукой мою шею, и что-то острое входит мне в живот. Это происходит так быстро, что я еще не выронил поднос, а уже все, дело сделано. В следующую секунду Дэвис — семьсот отжиманий в день — настигает Том-Тома одним прыжком, отрывает его от пола и швыряет на стол в трех метрах от нас. Но Том-Том не один, при нем трое «своих»: двое повисают у Дэвиса на руках, третий на шее — вцепляются намертво и висят, пока подбежавшие надзиратели не растаскивают их в стороны.
Пока я наблюдаю за всем этим, в животе печет все сильнее. Я тяну за рукоять, хочу вытащить нож, но что-то мешает, и я оставляю как есть. Кровь толчками хлещет из меня, я пытаюсь ее остановить, зажимаю рану руками. Но я устал и ложусь на пол. Закрыв глаза, я слушаю слова, которые сыплются на меня сверху, и стараюсь их запомнить:
Глава одиннадцатая
Дэнни проснулся глубокой ночью. Он был один в комнате, в замке стояла тишина. Который час? Сколько часов он проспал? Ни того ни другого Дэнни не знал.
Выбравшись из постели, он подошел к окну. Небо было затянуто облаками, но между их летящими краями то и дело показывалась полная луна, круглая и яркая, как прожектор. Внизу чернел сад.
Дэнни не сразу осознал, что головной боли нет — будто, поднявшись, он оставил ее на постели вместе с липкими потными простынями. Он даже потрогал голову, проверяя, не снялись ли вместе с болью и бинты, однако бинты, чуть влажноватые, по-прежнему стягивали верхнюю половину головы. Дэнни чувствовал себя хорошо. Впервые после приезда в замок к нему вернулись и силы и ясность мысли — будто он только сейчас очнулся. Даже странно, что его состояние вдруг так резко переменилось. Или он просто отоспался после перелета?
При таком отличном самочувствии глупо было сидеть в четырех стенах, хотелось выбраться наружу, в свежесть летней ночи.
Проискав какое-то время свои ботинки, Дэнни наконец сообразил, что их и не должно тут быть: видимо, они остались лежать около башни, под тем окном. Пришлось надеть сандалии. Ладно, зато можно шевелить пальцами — во всем свои плюсы.
Рации тоже не было. Значит, Ховард все-таки ее забрал.
В коридоре было светло, горели электрические канделябры. Дэнни не знал, где тут чья дверь и с какой стороны выход, он просто повернул налево, как всегда, и за первым же поворотом обнаружил винтовую лестницу, очень похожую на ту, по которой они с Ховардом спускались в первый день. Сверху лестничный колодец освещался флуоресцентной лампой, но после поворота ступеньки уходили в темноту. Хорошо, что в кармане оказался фонарик.
Лестница, как выяснилось, все же была не та, по которой его вел Ховард. Та хотя бы в верхней части была отреставрирована, а эта вся загажена и завалена черт знает чем. Гниющие спальники, растоптанные кострища, мятые консервные банки, горы окурков. Все это напомнило Дэнни крэковые притоны, из которых ему несколько раз приходилось выволакивать своего друга Энгуса. Осторожно ступая между кучами хлама, он пробирался к выходу. Что-то проползло по его голой ноге. Дэнни посветил вниз — луч фонарика осветил блестящие панцири копошащихся жуков. Мерзость! В сердцах он пнул ворох тряпья, и жуки из-под его ноги разлетелись во все стороны, а он сам, сбежав с последних ступенек, распахнул дверь.
В саду его встретила обволакивающая прохлада. Дэнни несколько раз с наслаждением втянул в себя ночной воздух, пропитанный цветочной свежестью. Ветер налетал порывами, как перед дождем, луна то появлялась, то исчезала в просветах быстро несущихся облаков. Взглянув вверх, Дэнни убедился, что загаженная лестница находилась внутри одной из башен: на фоне неба чернели ее округлые очертания.
После чего, опустив глаза, он узрел собственные призрачно-бледные ноги. Да, ему срочно требовались ботинки.