электроэнергии генераторами будет непрерывной и уверенной все время движения самолета, а каждая энергетическая система дублирована дважды и трижды, следовательно...»
Вот те и «следовательно»! Дважды и трижды «следовательно»! Вот они, все продублированные, и полетели — с концами, как говорится. Где-то замыкает, но где? Где... Да повсюду! Они же, считай, получили приличное попадание зенитного снаряда! Это ведь только те повреждения и пробоины они знают, которые видят или которые сами о себе «доложили» — вроде энергетики. А сколько их еще? И в какой момент они дадут о себе знать? Хорошо, хоть баки, судя по приборам, целы — хотя это весьма странно, учитывая их расположение.
Не-ет, надо дойти! И дело тут даже не в них самих, шестерых. Дело в тех, кто ждет их и верит.
«Та, твоя единственная, она же окончательно уверовала в тебя! Всю жизнь на тебя поставила, и жизнь своего единственного ребенка — тоже. Что с ними будет, если ты не справишься, если ты обманешь их?
А Наташка Савченко? Она же Кучерову после той истории с Реутовым верит, как Илье Пророку! И не сегодня завтра она станет матерью... Вон он, без пяти минут папаша, сидит молчит, сопит, глазами помаргивает. Ничего, паренек, нормально! Нормальный ход!
А Машков? Разнесчастный храбрец Машков, верный Машков. У него в отсеке дочкина фотокарточка — ах, Витька, Витька...
А Куинджи наш доморощенный? Видно, чуяло сердце его мамаши, когда она письма мне писала, просила добиться отстранения сына от полетов (Кучеров улыбнулся в маску, вспомнив, как разбушевался Щербак, когда он дал ему прочесть одно такое письмо: «Глубокоуважаемый товарищ Кучеров! Прошу...»).
А другие матери? Может, ты, выросший у тетки, чего-то не понимаешь? Может быть. Но вот то, что мать — это святое, ты точно знаешь. Может, знаешь даже лучше, чем те, у кого матери есть. В общем, работай, Кучеров. Так работай, думай так, Санька, чтоб башка трещала! Чему-то ведь тебя учили — так научили же!»
— Командир, он уходит, — негромко доложил Ломтадзе.
«Орион» неторопливо плавно отвалил влево и уходил к горизонту — в ту сторону, где находился его дом. Уходил все так же загадочно-странно — молча.
— Интересно, кто нам заменит этого доброго дядюшку? — бодро поинтересовался Щербак.
— Какая-нибудь очередная пакость, — сумрачно отозвался Агеев.
Но ни Щербак, ни Агеев, как и никто другой из экипажа, не знал, да и знать, не имея связи, не мог, что «Орион» уходит, чтоб не маячить тут понапрасну, поскольку сюда, навстречу советскому Ту-16, мчалась, форсируя двигатели, пара готовых на все и ко всему его собратьев «ту».
Двенадцать молодых русских мужчин, затянутых в ремни, летели высоко над проливом, огибая континент по кратчайшей дуге. Они — шестеро в поврежденном самолете и эти двенадцать — никогда не видели и, скорее всего, никогда не увидят друг друга, но теперь они неуклонно летели навстречу друг другу.
Пара, находящаяся с рассвета в дальнем полете над Северной ледовой шапкой, развернулась, подчиняясь приказу, сюда, к югу, и летела теперь над Северной Атлантикой, с каждой минутой, каждым километром, прожженным страшной энергией воющих пришпоренных турбин, приближаясь к своим собратьям.
Оба штурмана пары уже прикинули точку встречи; оба предупредили своих командиров, что топлива после встречи у них останется лишь строго на обратную дорогу — и даже, возможно, не хватит до родного аэродрома, и им придется либо садиться на первой подвернувшейся точке, либо дозаправляться. Но это ничего не меняло. В конце концов, если будет надо, и к ним пойдут такие же двенадцать и помогут. И они, приняв приказ, шли теперь сюда, повинуясь высокому, чистому долгу человеческого братства.
Вот когда замыкалась цепочка! Начавшись вчера вечером, она рассекла за одну лишь ночь половину планеты, коснулась на другой ее стороне идущих сквозь грозный океан мирных судов — и теперь замыкалась.
Далеко впереди горизонт закрывался словно кисеей. Кучеров напряженно всматривался туда, щуря слезящиеся от усталостного напряжения глаза; штурман виновато и грустно сказал:
— Вот и всё, командир. Циклон...
— Точка поворота? — резко осведомился Кучеров.
— Там.
— Где? Штурман!
Наушники вздохнули и тихо ответили:
— Командир, нам нужно натянуть еще хоть пару тысяч высоты. Надо перетянуть фронт циклона. Тогда и повернем — по солнцу.
— А иначе?
— Что — иначе? — неожиданно обозлился Машков. — Ты что, не понимаешь? Как я тебе определюсь в «молоке»? РЛС нет, связи нет, пеленгов нет — ни черта нет! Я не господь бог!
— Без эмоций, — быстро сказал Кучеров. — Ближе к делу.
— Уж куда ближе... Или дай хоть какой-нибудь маяк, или тяни вверх. Все.
— Оператор, мы сможем врубить станцию?
— А чего ж нет? Сможем. И взорвемся.
— Как, сразу?
— Почему сразу? Нет. Сначала загоримся. А может, и не загоримся.
— Та-ак... Радист!
— Слушаю, командир.
— Женька, слыхал? Нужен пеленг. Любой маяк.
— Нечем искать, командир.
— Оператор, сколько даешь радисту на связь?
— Н-ну... Минут пятнадцать. Даже десять. Больше... Да просто опасно больше! Я же не знаю толком, где коротит!
— Ясно. Слыхал, Щербак?
— Слыхал...
— Ищи. Поползай там по эфиру. Если кого словишь — выходи клером. Понял? Может, в воздухе кто поблизости.
— Кто ж может быть, кроме того фрайера, что отвалил...
— Молчать! — Кучеров перевел дыхание. — Экипаж... Мужики! Все всё поняли?
— Да поняли, командир, поняли. Свои люди, — отозвался Ломтадзе.
— Правильно. А потому каждый, кто не при деле, — сиди себе и сопи в две дырочки. Когда тонуть будем — всех разбужу. Щербак! Начать работу! Экипаж, слушай решение! Наставление требует после включения SOS-маяка встать в «коробочку» до подхода спасательных средств. Но нам ждать этих средств неоткуда и некогда. Следовательно, будем идти домой. До победного!
— И так понятно, — сумрачно отозвался Агеев. — Сколько до дому? В кэмэ?
— Штурман?
— Немногим больше полутора тысяч.
— Ох, мать твою... Какие тут действительно «средства»!
— Я мог бы приказать экипажу покинуть корабль. Но запрещаю даже думать об этом. За-пре-щаю!
— Это понятно...
— Когда будем возле дома, сам прикажу катапультироваться — тому, кто мне не будет нужен для работы. Но не здесь!
— Ну, ясно же, ясно, командир! — почти раздраженно сказал Машков.
— Помощник, приготовиться к аварийному сливу топлива из первой группы.
— Командир?
— Что непонятно? Топлива у нас больше, чем нужно. И один двигатель. И нам нужна высота. Готов?
— Готов.
— Давай. Только первая группа баков. Открыть клапаны!
