«Неужели, — подумал Кучеров, — люди, чтоб поверить друг другу, должны поверить в чужую беду, в беду другого? Неужели только этому все мы научились за две тысячи лет? Обидно. Стыдно и обидно...»
Шведы вновь отошли в сторону и вышли вперед, стараясь держаться в сторонке, — чтоб не зацепить спутными струями советский самолет, как с благодарностью понял Кучеров. Золотые короны, сияя маленькими солнышками, ярко светились в голубом чистом поле их опознавательных знаков.
Но вскоре они оба размашисто покачали крыльями и, гусарски лихо врубив форсаж, дымными стрелами рванулись куда-то вверх и растаяли в небе. А Кучеров вновь остался в одиночестве — Кучеров и неразделимый с ним экипаж. Один в бескрайнем небе.
— Я не могу понять дрейфа, — включился в СПУ штурман. — Никаких ориентиров. Нас стаскивает ветер, но куда?
Кучеров посмотрел вниз за борт — ровная мглистая пелена.
— Не знаю, не знаю... — раздраженно-уныло бубнил Машков. — Ветер работает, но как работает? Куда идем, куда плывем... Три пальца влево, два лаптя вниз — пещерный век...
На какие-то секунды в мелькнувших разрывах облаков серо-сине блеснуло знакомое очертание.
— Ребята... — Кучеров внезапно осип. — Ребята, впереди берег! Дошли... Теперь мы почти дома!
...— Вот теперь вы почти дома. — Улыбаясь, Сергей захлопнул багажник такси и присел перед Евой: — Ну, малыш, давай прощаться. Теперь у тебя начинается самое главное.
— Школа? — немедленно заинтересовалась Ева.
Сергей сказал: «Гм-кхм!» — и поглядел на Татьяну снизу вверх и, рывком встав, подтвердил:
— Да, подружка. Школа. Именно — школа. Ты опять очень точно подметила. Ну, Танюша, Татьяна Юрьевна! — Он старательно улыбался. — По-моему, вы хороший человек, и, похоже, я начинаю в вас влюбляться. И завидую ему — свирепо завидую! А это все никуда не годится. Впрочем, вам тоже завидую... А вот это... — он протянул сложенную пополам бумажку, — это мой адрес. Тут, в наших краях, все рядом. Буду рад, действительно рад видеть вас и вашего Сашу. Будем налаживать взаимодействие флота и авиации! Звоните. Обещаете? — Он открыл дверцу машины и, подождав, когда Татьяна сядет рядом с Евой, грустно спросил: — Ждать? Честное слово, ухаживать не буду.
Татьяна, улыбаясь благодарно, кивнула.
— Здравствуйте, — кашлянув, сказал с мягким акцентом водитель.
— Здравствуйте, — удивилась Татьяна.
Водитель чего-то ждал. Машина стояла с работающим мотором. Сергей засмеялся в приспущенное до половины окно:
— Адрес! Я же адреса вашего не назвал!
— Ах да! Ева, не спи... Не спи, а то потом я тебя не добужусь. Мы уже почти дома. Да, так адрес...
...— Командир... — медленно, раздумчиво сказал Машков. — Командир, минут через пятнадцать начинай снижение.
— Понятно. Оператор, аккумуляторы?
— Я переключу, командир, все переключу, — спокойно пробасил Агеев. — Ты об этом не думай. Ты о своем думай.
— Сколько? Минут двадцать?
— Да нет. Полчаса у тебя в кармане.
— Ясно. Слыхал, штурман? Снижаться не будем — никаких подкрадываний. Будем почти пикировать. Времени нет на этикет. Ясно?
Кучеров плавно подал штурвал вперед, прижимая машину к верхней кромке облачности, благо усталый Ту-16 был этому только рад.
— Оператор, как думаешь — наши видят нас?
Агеев помолчал и укоризненно спросил:
— Кучеров, неужели ты так ничего и не понял?
Кучеров вздохнул и, покосившись на высотомер, медленно отстегнул кнопку маски. Тяжелая, влажная, кажется, набухшая резина отвалилась от лица. Онемевшие щеки приятно закололо, холодный воздух шершаво-ласково гладил уставшую кожу.
— Экипаж, можно отстегнуть кислородные маски.
Агеев отозвался:
— А уже давно.
— Как же так, товарищ подполковник? — сказал Кучеров. — Кто здесь командир?
— Зуб! — неожиданно хохотнул Агеев.
— Чего-чего?
— Зу-уб, говорю! У меня зуб пломбу потерял! А такой зубчик лучше всякого альтиметра. Я высоту и без твоих приборов определяю ныне.
В наушниках длинно смеялся Щербак.
— Командир, — сбил смех Машков, — кажется, все.
— Кажется или все?
— Все. Все, командир. Мы входим в нашу зону. На подходе. Можно начинать.
— Боюсь, ошибаешься, — задумчиво произнес Кучеров.
— Я? Ошибаюсь?
— Я не вижу наших. Не верю, не верю, что не будет. Должны быть.
— Берег где-то на ста двадцати — ста тридцати градусах. Но какой?
— Точнее, штурман. Ты ж Машков! Точнее!
— Не могу я точнее! Не могу, Сашка... Нет у меня ничего — ведь на одном компасике идем. Как пионеры...
— Далеко?
— Думаю, минут через тридцать пересечем береговую черту.
— Тэк-с... Экипаж! Пристегнуться плотней. Все лишнее, все незакрепленное в отсеках убрать или раскрепить. Всем быть готовым к аварийному покиданию самолета. Штурман! Как можно точнее дай снижение.
— Ясно.
— Помощник?
— Готов.
— Щитки, закрылки?..
— Го-тов! — резко ответил Савченко, и Кучеров быстро взглянул на него. «Молодец!» — успел прочитать в этом взгляде насупленный, взвинченный помощник.
— Ну, славяне-бойцы, тогда поехали...
И через двадцать минут Кучеров мягко, но решительно отжал вперед штурвал и, следуя команде Машкова, повел бомбардировщик вниз, к тяжело лежащему под ними серому молчаливо-грозному болоту тумана, в стремительно пролетающих назад разрывах которого мелькало море.
Впереди был родной аэродром. Было спасение. Татьяна была, наконец! И ждала страшная опасность. Опасность земли, невидимой, неслышной, родной и надежной — и грозной земли, затаившейся в ожидании...
Вся земля затаилась в ожидании, казалось Цареву. За его спиной негромко стукнула входная дверь — вошел вестовой с подносом, на котором дымились стаканы с коричнево-могучим чаем, стояли блюдца с розово-белыми бутербродами; остро запахло свеженарезанным лимоном. Матрос, остановившись, обвел взглядом молчащих офицеров, все понял и, осторожно поставив поднос на столик в углу, возле выключенного телевизора, тихонько вышел, так же осторожно затворив за собой дверь.
Царев не мог понять одного: если Кучеров на подходе, почему его не видят посты радиолокационного слежения? Либо компас завел их куда-то далеко в сторону и они еще не подошли к нашей зоне, либо у Кучерова не выдержали нервы и он сделал ошибку, которую совершают все неопытные пилоты, попавшие в тяжелый туман, — то есть пошел вниз, чтоб увидеть землю. Даже с полной «рабочей» приборной доской
