к животу огромную в бинтах, как медвежья лапа, руку и тревожно смотрел на Толика. Заметив его взгляд, он ободряюще заулыбался и выставил большой палец. Толя кивнул отрешенно — он был уже т а м.
К полосе рулили самолеты, неслась крутящаяся пыль. Справа Кузина «семерка» выбросила из патрубков фонтан голубого дыма — прогазовал движок, — постояла пару секунд, двинулась с места, развернулась неуклюже и покатилась к исполнительному старту.
Толик привычно надвинул колпак фонаря, качнул рукой механику: «Выруливаю!» Тот выбросил влево руку: «Порядок!» Толя кивнул, прожег на газу свечи и, отпустив тормоза, порулил за «семеркой». Тормоза противно постанывали, резкими толчками шипел воздух. Впереди в мутной рваной пыли раскачивался на ухабах силуэт «семерки».
Уже пошла на взлет первая пара: два свирепых остроносых истребителя, упруго, по-собачьи приседая, с рыком пронеслись по полосе и врезались в мутно-серое небо. За ними рванулась, лихо стелясь в разбеге, вторая пара. Рвали воздух на исполнительном старте винты третьей пары.
И тут из пыли вынырнул человек. Он бежал прямо на самолет Толика, размахивая фуражкой и нелепо разевая в беззвучном крике рот.
Толик резко затормозил и сбросил газ, «лаг» остановился, качнувшись вперед, винт тупо и гулко молотил на малых оборотах, а Толик смотрел, ничего не понимая, как Колька Адамов, лейтенант, дежурный по части, с идиотской хохочущей — ведь самый подходящий для веселья момент! — физиономией уже лез на крыло. Толик, щелкнув замком, раздраженно сдвинул назад фонарь.
— Не забудь — я первый! Мое имя! Мое! — надсаживаясь, орал Адамов, перекрывая вибрирующий грохот мотора. — Сын! У тебя — сын! Сы-ын!!! Только моим именем — моим!
Толик замер. У него заложило уши.
— Твой сын! Тво-о-ой! Звонили — в санчасти твоя Ольга! Сын у тебя! — И, стоя на крыле на четвереньках и уцепившись за борт кабины, Адамов колотил Толика по перетянутому ремнями плечу и хохотал, давясь тугим ветром от винта. Летела пыль, кругом ревело и грохотало, дрожала кабина, а Толя, обалдевший окончательно, тупо глядел на Кольку, орущего ему в лицо: — Война — старая сука! А у тебя сын! Понял?! Николай! Колька!
А в наушниках уже кричали:
— Второй, в чем дело? Почему стоишь, Второй? Отвечайте!
Ворвался раскатывающийся бас Ростова:
— Второй, на взлет! Поздравляю — и на взлетную! На взлетную рули, не торчи!
Толя очнулся, рывком захлопнул фонарь. Адамов съехал по крылу назад, и Толя чертом, на полном газу порулил к исполнительному. Там уже стояла «семерка». Толя встал левее и позади нее увидел за стеклом кабины тревожный вопросительный взгляд Сереги, услышал его возбужденный голос: «Я «Виктор-семь», прошу взлет», встрепенулся и торопливо чужим голосом сказал?
— Я «Виктор-два», прошу взлет.
И хриплый голос Ростова тут же ответил:
— Седьмому и Второму, взлет парой разрешаю.
Машина присела, напряглась, задрожала перед прыжком, а «семерка» справа сорвалась с места и ринулась к далекому горизонту.
Толя отпустил тормоза, самолет, как спущенная тонкая пружина, упруго метнулся вперед. Застучали колеса, мелко затряслась ручка управления. Лес бежит все быстрей и быстрей, сливаясь в серо-голубую скользящую стену. «Семерка» впереди мягко отделилась от земли, оборвался за ней шлейф пыли — по-о- ора! Ручку пла-а-авненько чуток вперед — и на себя. Оборвались стук колес и тряска. Самолет мягко качнулся и лег в упругий нежный воздух. Как каждый раз, мгновенное наслаждение острой тошнотой чуть сожмет горло и исчезнет, как знамение того, что ты уже не земной, но летящий, парящий в стихии, и послушен ей, и она подвластна тебе. И все, это мгновение обозначилось и ушло, и самолет пошел вперед и вверх, и надо работать. Глухо стукнуло двойным легким толчком спрятавшееся шасси, машина встрепенулась, вспыхнули ровно красные огоньки на панели: «Шасси убрано!»
Пристроился к комэску — как положено заместителю — и оглянулся назад. Эскадрилья строилась за ними в боевой порядок. «Все как обычно. Но чувство вот у меня какое-то... Что-то произошло, что-то ведь случилось?» Плохое задание: штурмовой налет на японский лагерь. Такая работа не для них, морских истребителей. Ну, это-то ладно, но вот скоро стемнеет, а это уже хуже — половина группы не летала ночью и, если придется садиться в темноте, молодые могут дров наломать! Что еще? «Полет на полный радиус, то есть горючего в обрез, туда и назад, и садиться все будут с пустыми баками — а как же я, с такой-то машиной?»
И вдруг его словно хлестнуло по лицу. Он вспомнил, и вцепился судорожно в ручку управления, и уставился поверх дрожащего капота, на размытый горизонт. Било, молотило, стучало в виски это непонятное, новое, странное слово: «Сын». «Мой сын. Мой — сын...» Прыгало хохочущее нелепо лицо Кольки Адамова, и ошеломила голой простотой мысль: «Они же будут стрелять в меня — те, внизу! Они же будут целиться в меня, чтоб сбить, поджечь, убить!» Прошибло по?том и слабостью, рот свело кислой слюной — так вот какой у страха вкус...
— Внимание, вышли в пролив. Снижаемся, — прохрипели наушники.
Самолеты прошли над гаванью и, прижавшись к воде, понеслись на бреющем через знакомый пролив. Намного выше их появилась эскадрилья «яков» — группа прикрытия.
— «Виктор», я — «Крыша», вас вижу, добрый вечер, — раздалось в шлемофоне.
И тут Толик позавидовал. Впервые в жизни позавидовал такой лютой завистью. Позавидовал тем, кто наверху. Ведь они не будут через несколько минут подвергаться той опасности, через которую предстоит пройти ему. О том же, что группа прикрытия на то и существует, чтобы прикрывать, что, возможно, им-то сегодня, тем ребятам наверху, и выпадет самая трудная и опасная работа, он не думал. Он знал лишь одно: приближается тот самый первый момент, когда очень страшно. И он с испугом понял, что ему не стыдно признаться — не в страхе, нет, в страхе лишь дураки не признаются! — в этой черной зависти, и попытался изо всех сил задавить ее в себе, потому что отлично знал и видел, чем и как такая зависть чаще всего кончается.
Он бросил взгляд на машину комэска, идущую слева впереди. Зрелище, как всегда, было захватывающим. Внизу, рядом, бешено летела вода, а самолет соседа казался неподвижно повисшим над ней и лишь мягко покачивался, поблескивая стеклами кабины.
«А как он выглядит, мой сын? Странно. Мой — сын! Вот так просто? Мой сын! Ты ведь сына хотел? Или дочь? Все равно. Э, нет, брат, тут ты того... Не все равно. Сын конечно. Мужчина. Мой, знаете ли, сын. Да-с! А как его зовут? Да, вот ведь штука — мы же Сашку хотели с Ольгой. А он, значит, уже Колька. Николай, ты ж понимаешь, Анатольевич. А что? Неплохо звучит! Как же он, интересно, выглядит-то? Не-ет, ребята, я должен его увидеть! Шутки в сторону! Я сам его назову. И я буду учить его ходить. Я научу его летать! И научу всему, что должен уметь мужчина, потому что, будь оно все трижды проклято, я — мужчина!»
Комэск трижды покачал крыльями: «Внимание!» Впереди появился берег, он стремительно надвигается, накатывается, летит навстречу, вырастает, вот уже виден над скалистым обрывом полуразрушенный полосатый столбик маяка — как поломанная игрушка.
«Та-а-ак, начинается... Кажется, вспотели ладони — странно, руки же в перчатках. Легкая дрожь в коленях, потянуло на зевоту, по спине зябко пробежали мурашки — всегда так, всегда, и все-таки подло лжет тот, кто говорит, что не боится...»
Машина комэска задрала нос, набирая высоту, — ручку на себя, за ним. Маяк уже внизу слева. Близкий берег запрокидывается, медленно, но все заметней ускоряясь, он поворачивается вокруг своей оси. Самолеты растягиваются, явственно выгибая свой строй в дугу. Вот машина комэска резко валится на левое крыло, опускает нос — и, падая наискось и влево, ринулась вниз!
И тут же с земли ввинтились в небо разноцветные трассы зенитных автоматов, внизу белым всплеском взбитой пены мелькнула полоса прибоя, впереди вертикально встал, покачиваясь, светящийся веер пульсирующих огненных струй, прогнулся. Ведущий ныряет под него, идя змейкой... Перед лицом заметались искрящиеся прерывистые ленты трасс. Они рвутся, сплетаются, схлестываясь, рассекая друг друга, плетя немыслимый узор. С невероятной быстротой образуют дымное сверкающее сплетение кружев, которое на миг повисает в воздухе, чтоб рассыпаться искрами и огненными точками. Скользит наискось озаренная вспышками разноцветная, бурлящая гейзерами, всплесками сверкающего салюта земля. По ней мчатся в
