работал, мы могли бы, несомненно, как-то его отпраздновать.
— Что ты думаешь, дорогая? — спросил я.
— Не знаю, я согласна с любым твоим предложением. — Она сидела на полу в гостиной, покрывая ногти чем-то розовым.
— Как это непохоже на тебя! — удивился я.
Пожав плечами, она рассмеялась:
— Руки имеют большое значение.
— У тебя не должно быть длинных ногтей, раз ты играешь на рояле, — заметил я.
— Теперь моя игра на рояле не очень-то важна, — ответила она.
— Тебе это действительно разонравилось?
— Не знаю, я об этом не особенно думаю. Так о чем ты говорил?
— О, насчет Рождества! Куда мы поедем, дорогая?
— Поедем?
— Да. В Барбизон или к морю? Мне все равно.
— А нам нужно куда-то ехать, Дик?
— Что ты хочешь сказать?
— Ну, в Париже и так весело. Я не понимаю, какой смысл мерзнуть где-нибудь у моря или предаваться мечтам в Барбизоне.
— О!
— Как ты думаешь? — спросила она.
— Дорогая, я думал, ты любишь Барбизон.
— Да, только летом. Не сейчас. А вообще-то на сколько ты собирался уехать?
— На сколько захотим. Проведем там Рождество и Новый год.
— Понятно.
— Кажется, тебе не по душе эта идея, дорогая, — сказал я.
— Не знаю, дорогой. Конечно, я планировала что-нибудь забавное. Ванда устраивает вечеринку в канун Нового года, и мы думали съездить куда-нибудь на машине на второй день Рождества. Они предложили, чтобы ты тоже поехал с нами.
— Очень любезно с их стороны.
— Не будь таким высокомерным, любимый. С ними ужасно весело, и они очень хотят, чтобы ты был с нами.
— Мне этого совсем не хочется.
— Нет, ты будешь в восторге, как только узнаешь их получше. Как это было бы здорово — если бы мы были все вместе! Тебе бы понравилась Ванда, она очень привлекательная.
— Я ее видел и совсем не в восторге. Столько кудряшек.
— Многие считают ее красивой.
— Ну и пусть, оставим ее им.
— О, дорогой, у тебя такое сердитое лицо. Я просто не могу тебя не поцеловать, когда у тебя такой вид.
Теперь мне приходилось вынимать носовой платок и вытирать лицо после ее поцелуев: оставались следы от красной помады.
— Хеста!
— Что такое?
— Обними меня.
— Вот так, вдруг?
— Да.
— Это не так уж часто бывает, — заметила она.
— Я хочу, чтобы это случилось сейчас.
Она засмеялась, вонзив в меня ногти и покусывая кончик уха.
— Нет, — возразил я.
— Почему?
— Будь такой, как раньше, спокойной — просто обними меня. Не выношу этих твоих новых повадок.
— Ничего не могу с собой поделать — я должна что-то делать, — ответила она.
— Ты должна предоставить это мне.
— А почему мы не можем делать это вместе?
Мы засмеялись, и я подхватил ее на руки.
— Ты порочная женщина, дорогая.
— А разве тебе это не нравится? — осведомилась она.
— Нет.
— Но это же твоя вина.
— Нет.
— Да, твоя. Ты у меня был первый.
— О, дорогая…
Она была очень маленькая и легкая. Я поцеловал ее закрытые глаза.
— Что же мне с тобой делать? — сказал я.
— Давай пойдем в другую комнату и посмотрим, — предложила она.
Я уступил, и мы решили остаться на Рождество в Париже. Может быть, она была права, в Барбизоне сейчас должно быть тоскливо.
Мы перебрались на другую сторону Парижа и в первый день Рождества съели и выпили слишком много, устроив шикарный ленч, так что нам пришлось вернуться домой и проспать весь день.
На второй день мы отправились с друзьями Хесты на автомобиле в Шантийи. Автомобиль принадлежал парню по имени Хулио, и тот сам его вел. По моему мнению, он слишком уж красовался за рулем. Я сразу же его невзлюбил. Хеста сидела рядом с ним впереди, а я сзади, с Вандой и с венгеркой. Муж этой венгерки и брат Ванды поместились на полу. Машина была перегружена, и я подумал, что мы можем попасть в автокатастрофу. Мне вдруг пришло в голову, что, если бы это было восемнадцать месяцев тому назад, я бы сидел на капоте и орал, полагая, что это ужасно весело, и мечтал о том, чтобы прокололась шина, так как это было бы волнующее приключение. А теперь я сидел, очень серьезный, между двумя женщинами, глядя в спину Хесте, и скучал. Я думал о своей книге и о том, какие они все дураки и как ужасно шумят.
Мы позавтракали в Шантийи, но замок был закрыт. Парень по имени Хулио курил через свой янтарный мундштук и нес всякую околесицу о музыке. Женщины упивались его речами, даже Хеста. Она сидела за столом напротив него и, опустив подбородок на руки, не сводила с Хулио глаз. Все они действовали мне на нервы. Я вышел и поболтал со старушкой, управлявшей отелем. Во дворе играл малыш — ее внук. Он оказался очень приветливым и сразу же стал тянуть меня за руку, желая что-то показать. Было так забавно слушать, как он лепечет: такой маленький — и говорит по-французски! Я бросил ему мячик, и он довольно неуверенно заковылял за ним на своих толстых ножках.
— Voulez-vous jouer avec moi?[28] — спросил он басом.
— Конечно, — ответил я со смехом, и он уставился на меня озадаченно, засунув палец в рот.
Мы принялись бросать мячик друг другу. Это было так весело! Вскоре из отеля вышла вся компания.
— Хеста, — позвал я, — иди сюда, тут такой чудесный малыш…
— Что ты тут делаешь? — спросила она. — Ты так невежливо ушел из-за стола.
— Прости, дорогая, — ответил я. — Нет, ты только посмотри, я в жизни так не смеялся.
— Ты сумасшедший. — Она взглянула на карапуза. — Пошли, все ждут, мы едем в еще одно место.
Ей, по-видимому, не терпелось сесть в машину. Я дал малышу монетку в два франка.
— Pour acheter des sucettes,[29] — сказал я. Потом с серьезным
