надеялась претворить в жизнь.
Они говорили о любимых книгах, фильмах, оставивших наибольшее впечатление, музыке. Их вкусы были диаметрально противоположны. Она любила Дебюсси. Ему нравился джаз и игра на клавикордах. Он читал философов, она предпочитала готический роман. Он не досмотрел до конца «Энни Холл», ее любимый фильм.
Он не дотронулся до нее, пока они не дошли до дверей общежития. Их разговор длился всю ночь, и солнце начало уже появляться на горизонте, когда они поднялись по наружной лестнице общежития на крышу, чтобы полюбоваться восходом.
— Я прихожу сюда всегда, когда у меня есть время.
— А ты когда-нибудь спишь?
— Мне не требуется много времени для сна.
— Тебе надо было учиться на медицинском факультете.
— Я увижу тебя опять? — Она смотрела на него, а не на восход. — Или мы настолько разные? Я пугаю тебя, или тебе со мной неинтересно?
— Я могу задать тебе тот же самый вопрос?
— Но ты не спросил меня.
Он протянул руки, и она охотно оказалась в его объятиях. Никогда прежде ее так не волновала близость мужчины. Он был уверен в себе и достаточно опытен. Ему ничего от нее не требовалось, только то, что она хотела бы ему дать. Она провела руками по его телу под распахнутым пальто, затем крепко обняла за шею. Пристально посмотрела в глаза, когда он притянул ее ближе. И в этих первых лучах восходящего солнца она уже знала, что всей жизни вдвоем не хватит, чтобы по-настоящему узнать его.
Если он когда-нибудь позволит ей это.
За мгновение до того, как их губы соединились, в ее сердце вкралась легкая тревога. Ее чувства к нему уже были слишком сильны. Она понимала, что, если он ее поцелует, пути назад уже не будет. А они были такие разные! Может быть, даже слишком.
Но все барьеры, разделявшие их, вдруг исчезли, как только она ощутила прикосновение властных губ. Поцелуй был жадным и требовательным, таким, каким — она подсознательно это чувствовала — он и должен быть. Ее тело таяло от близости Стефана, жар проникал глубоко внутрь. Она узнавала его вкус, чувства, сущность. Линдсей знала теперь, как сильно он в ней нуждается и насколько осторожным и внимательным он будет, добившись того, чего так жаждет.
Стефан посмотрел ей в глаза. Она не знала, сможет ли дальше сдерживать себя.
— Солнце уже встало.
— Да. — Она склонила голову на его плечо.
Он обнимал, но не очень крепко.
— Нам лучше остановиться сейчас, если мы вообще собираемся останавливаться на этом.
— Да.
— А мы собираемся?
Он оставлял за ней право принять решение.
— А что хочешь ты?
Его рука откинула прядь волос с ее щеки.
— Увидеть тебя снова.
Улыбнувшись, она поняла, что только эти слова и будут доказательством его чувств.
— Тогда мы увидимся.
Они обменялись еще одним страстным поцелуем. Затем она осталась на крыше, наблюдая, как он сбегал вниз по ступенькам лестницы. Перегнувшись через перила, она ждала его появления. Он махнул ей рукой и исчез в направлении городка.
Она ждала на крыше, пока он не исчез и небо не наполнилось обещанием ясного нового дня. Затем она исполнила танец в честь восхода солнца.
Солнце уже зашло, когда Линдсей медленно вернулась в коттедж. Здесь не было городских огней, которые смягчали бы темноту, и поэтому ночь опускалась на остров плотным черным покрывалом. Она споткнулась, но не обратила на это внимания. Голова болела, и она передвигалась с трудом. Ее тело было странно опустошенным и неповоротливым. Она все еще вспоминала первую ночь со Стефаном, эту удивительную ночь открытий и восторгов. Почему так печально закончилось то, что обещало столько радости?
Бросив взгляд на небо, она не нашла ответа и там. За годы их совместной жизни она узнала много об одиночестве, но никогда не испытывала чувства такой полной опустошенности, чувства, что она одна во всей Вселенной.
Войдя в дом, она включила свет и приготовила постели для детей. Нашла старое одеяло и устроила убежище для Конга на полу в холле, разделявшем их комнаты.
Когда все было закончено и делать было совсем нечего, она уселась на ступеньках и расплакалась.
Глава 6
Конг был вымыт, и блохи по возможности выведены. Мэнди завязала на шее пса бант, сделанный из старого галстука, а Джеф терпеливо и тщательно расчесал его спутанную тусклую шерсть. Он все еще представлял собой жалкое подобие собаки, какое Стефану приходилось когда-либо видеть.
Очевидно, у детей было противоположное мнение.
— Какой он стал красивый! — Голос Мэнди, прижавшейся к собачьему боку, доносился с заднего сиденья машины.
С другой стороны раздались нечленораздельные звуки. Стефан пытался их разобрать, делая огромные допущения. Слова Джефа подозрительно напоминали звук «м..м..мм…то»
— Что ты сказал?
— Мама с нами согласится, — произнес Джеф более отчетливо.
— Надеюсь. — Стефан свернул на дорожку, ведущую к дому. Он не собирался так долго задерживаться и надеялся, что Линдсей не волновалась. Обычно его короткие обязательные встречи с Джефом и Мэнди было довольно сухи и формальны. Он говорил, они слушали. Он водил их 'повсюду: в зоопарк, на симфонические концерты, в музеи; они послушно следовали за ним. Обычно он привозил их к ужину.
Сегодня же все было по-другому. У него не было даже никакой возможности общаться с ними. Даже на симфонических концертах — в перерывах — он имел возможность разговаривать с ними, но сегодня они говорили только с собакой и между собой. Они обращались к Стефану, только когда им требовалась его помощь в купании пса или в его дрессировке.
Никто из них не беспокоился, что сказать, никто не думал, что он должен делать. Центром всего этим вечером был Конг. Ему представлялось, что таким и должен быть спокойный дружеский день в кругу семьи, каким наслаждается большинство семей.
Только он, Джеф и Мэнди не были в действительности семьей. Не совсем.
— Мама сидит на веранде, — сказал Джеф.
Сын был прав. Линдсей тихонько покачивалась на качелях, лунный свет подчеркивал шелковистость ее светлых волос. Он остановил машину и позволил детям первыми подойти к ней. Она приласкала собаку и уверила Джефа и Мэнди, что Конг просто великолепный пес. Затем она отправила их готовиться ко сну.
Дверь за детьми и собакой захлопнулась, и Линдсей обернулась к Стефану. Пространство между ними, казалось, было наполнено электрическими искрами. Он понимал, что ему надо попрощаться и уйти, но не мог себя заставить сделать это.
— Ты выглядишь усталым. — Она улыбнулась, и эта улыбка нашла отклик где-то глубоко в его душе.
