- Какие бумаги?
- Так пустая формальность. Согласие на отключение от аппарата. Да вы читайте, читайте! А мне надо идти, у меня интерны!
Сон первый (продолжение). СОЛНЦЕ МЕРТВЫХ
Камень и в самом деле оказался ужасно тяжелым и каким–то угловатым, и эти острые углы сдирали кожу на руках в кровь.
- Еще метров десять и мы на вершине! — прохрипел Сизиф, утирая рукавом пот и блаженно улыбаясь.
- И какой смысл? — возразил Плотников, — Едва мы закатим этот булыжник, как он тут же сорвется и нам придется все начинать сначала!
- А тебе что нужен смысл? — удивился Сизиф и от удивления даже перестал толкать камень, — А ты вообще, хоть где–нибудь его видел? Вот скажи, в твоей жизни был смысл?
- Не знаю, — честно признался Валерка, — Я так мало успел пожить!
- Я жил дольше тебя, и многое успел повидать, у меня было все: несметные богатства, роскошный дворец, красивая верная жена. Изысканные яства и вина везли ко мне со всех концов Ойкумены. Лучшие артисты и музыканты услаждали мой дух днем, а нежные юные наложницы мое тело по ночам. Все было в моей жизни, только смысла в ней не было!
Сизиф так увлекся своим рассказом, что забыл про камень, тот сорвался и покатился вниз.
- Вот черт, опять! — печально выругался он, глядя вслед убегающему булыжнику.
- Скажи, Сизиф, за что тебя так?
- Как?
- Ну, камень этот тебе за что?
- А, это… да так пустое! — отмахнулся Сизиф, — Вышел я как–то ночью посмотреть на звезды и провалился в глубокую яму, которая как оказалось, вела прямиком в Аид. Ну, вот тогда Персефона мне и сказала: «Как ты можешь постичь законы мирозданья, если не видишь того, что у тебя под ногами!» Ладно, это дело прошлое! Идем, нам некогда прохлаждаться!
При спуске с горы им встретилось небольшое стадо овец, пасшееся на лугу. Карауливший их высокий худой человек в дорогом белоснежном хитоне с пурпурной каймой мало походил на пастуха. Заостренной палочкой он чертил на земле какие–то знаки, давая при этом пояснения. Несколько крупных баранов внимали его речам, время от времени недоверчиво потряхивая головами.
- Кто это? — спросил Валерка.
- Пифагор, — ответил Сизиф, — занят своим любимым делом — читает лекции скотам. Впрочем, кому же еще ТУТ читать лекции? Разве что мне? Нет, я бы конечно послушал, почему бы и не послушать умного человека? Если бы не камень! Идем, не будем ему мешать!
Пройдя еще метров двести, каторжники набрели на плантацию бобов, и тут Валерка неожиданно почувствовал, страшный голод.
- Тут всегда так, — сказал Сизиф и, не сдержавшись, сглотнул слюну, — Пока не видишь еду, вроде и есть не хочется, кажется, что она вообще не нужна, но стоит ее увидеть, так просто раздирает. Кстати и с женщинами тоже самое, ты учти!
- Так может, все–таки подкрепимся? — предложил Валерка, — Нам же еще камень тащить!
- Ладно, давай, пока Пифагор не видит! — согласился Сизиф.
Бобы показались Валерке просто на удивление вкусными, хотя если вдуматься ничего странного в этом не было, ведь он не ел уже… А вот сколько времени он не ел Плотников точно сказать не мог, ибо потерял счет дням. Впрочем, в этот момент он ни о чем таком даже не думал, а просто наслаждался пищей, пока не услышал за спиной строгий голос.
- Бобы есть нельзя!
Обернувшись, он увидел Пифагора. Увлекшись едой, он даже не слышал, как тот подошел.
- Ну, вот и пообедали! — пробормотал Сизиф и сплюнул с досады.
Но философ пропустил его сарказм мимо ушей и обратил свою речь непосредственно к Плотникову.
- Знаете ли вы молодой человек, что из одного и того же перегноя возникли люди и проросли бобы? — спросил Пифагор и, не дожидаясь ответа на свой риторический вопрос продолжил, — А несомненные доказательства этому такие: если боб разжевать и жвачку выставить ненадолго на солнечный зной, а потом подойти поближе, то можно почувствовать запах человеческой крови; если же в самое время цветения бобов взять цветок, уже потемневший, положить в глиняный сосуд, закрыть крышкой и закопать в землю на девяносто дней, а потом откопать и открыть, то вместо боба в нем окажется детская голова или женская матка!
- Умеешь ты Пифагор аппетит испортить, — мрачно проговорил Сизиф и, повернувшись к Плотникову, добавил, — Идем камень искать!
Он зашагал вниз по склону, но Валерка решил задержаться на несколько минут, чтобы послушать великого философа.
- Бобы едят либо варвары, либо глупцы! — добавил Пифагор, глядя вслед удаляющемуся царю Коринфа.
- Но Сизиф не производит впечатления глупого человека, — вступился Плотников за своего товарища по несчастью.
- Царь Сизиф, не умен, а хитер, а это разные вещи. Недаром хитрость зовут «умом дураков». Кстати именно за свою хитрость он и несет свой крест, точнее камень.
- Но он сказал мне, что его наказали за то, что он пошел смотреть на звезды, и провалился в яму!
- Было бы странно, если бы он сказал вам правду! — усмехнулся Пифагор, — Итак, слушайте. Не было в Элладе царя хитрее Сизифа. Когда настал час и к нему явился Танатос, чтобы низвергнуть его в царство мертвых, он встретил его как самого почётного гостя, устроил в честь него пир и рассказал ему самые свежие сплетни. Когда гость немного расслабился, Сизиф похвастался колодками необычной конструкции и в процессе демонстрации их устройства быстро заковал незадачливого бога. На несколько лет все смерти на земле прекратились. Даже разрубленные пополам воины продолжали жить. Тогда уже не выдержал этого издевательства бог войны Арес. Он лично прибыл в Коринф, освободил Танатоса, и без лишних церемоний доставил Сизифа прямиком в царство мёртвых.
Умирая, Сизиф решил испытать любовь жены и приказал ей бросить его тело на площади без погребения. Поскольку священный обычай был дерзко нарушен, Сизиф обратился к Аиду и Персефоне с просьбой отпустить его в мир живых на три дня, чтобы он мог позаботиться о собственных похоронах, а заодно и примерно наказать жену. Боги царства мёртвых, растроганные его благородным негодованием, пошли ему навстречу. Однако, вернувшись в мир живых, Сизиф даже и не подумал выполнять своё обещание. После воскрешения он прожил ещё много лет, пока за его душой не явился отец Автолика, небесный покровитель воров и плутов Гермес, который и вернул беглеца обратно в Аид.
- И откуда, только вы все это знаете? — невольно восхитился Плотников.
- Я долго живу, — признался Пифагор, — Вначале я был Эфалидом, затем я вошел в Евфорба, был ранен Менелаем и Евфорб рассказывал, что он был когда–то Эфалидом. Как странствовала его душа, в каких растениях и животных она оказывалась, что претерпела она в Аиде, и что он видел там, как за россказни о богах душа Гесиода стонет, прикованная к медному столбу, а душа Гомера повешена на дереве среди змей.
После смерти Евфорба душа моя перешла в Гермотима, который, желая доказать это, явился в Бранхиды и в храме Аполлона указал щит, посвященный богу Менелаем.
«Отплывая от Трои, — говорил он, — Менелай посвятил Аполлону этот щит, а теперь он уже весь
