Дарби продолжала копать. Вдыхая свежий, солоноватый от воды воздух, она не переставала думать о Мелани, гадая, каким воздухом дышит сейчас она. Если вообще дышит…
В тех краях пропало еще три женщины. Дарби узнала об этом две недели назад, когда дядя Рон и тетя Барб повезли ее завтракать в город. Пока они ждали, что им принесут заказ Дарби на глаза попался свежий номер «Бостон Глоуб», лежащий на столе. На первой полосе красовался заголовок «Лето страха» а под ним были изображены улыбающиеся лица пяти женщин и девочки-подростка в брекетах.
Дарби сразу же узнала в ней Мелани, а еще двоих женщин она видела раньше – Тару Харди и Саманту Кент. Их снимки привозил ей Эван Мэннинг.
В статье о них не было написано ничего нового. Больше внимания уделялось трем женщинам, исчезнувшим
Полицейские, занимающиеся расследованием этих дел, отказались комментировать, что же все-таки объединяло этих женщин. Но заявили, что в этом направлении работает специально созданная оперативная группа и возглавляет ее агент нового отдела ФБР – отдела бихевиористики.[3] В статье значилось, что агенты, работающие в этой группе, являются специалистами в области изучения преступного мышления, особенно у серийных убийц.
– Привет, Дарби.
Вместо дяди Рона перед ней стоял Эван Мэннинг с банкой колы в руках. Она сразу же поняла, что он собирается сказать, – стоило лишь увидеть пустоту и грусть в его глазах.
Не в силах больше сдерживаться, она отшвырнула лопату и побежала прочь.
–
Но она не остановилась. Она бежала от слов, которые он пришел ей сказать, от ее кошмарных снов, которые после услышанного станут реальностью. Мэннинг перехватил ее у самой воды. Она попыталась вырваться, но он схватил ее за руку и резко развернул к себе лицом.
– Дарби, мы поймали его. Все кончено. Он никому больше не причинит вреда.
– Где Мелани?
– Давай лучше вернемся в дом.
–
– Мужчину звали Виктор Грэйди, – сказал Мэннинг. – Он был автомехаником, похищавшим женщин.
– Зачем?
– Этого я не знаю. Грэйди умер до того, как я смог с ним поговорить.
– Это вы его убили?
– Нет, это было самоубийство. Мы не знаем, что стало с Мел и другими женщинами. И скорее всего, никогда
Дарби лишь беззвучно открывала рот в тщетной попытке что-то произнести.
– Давай, – сказал Эван Мэннинг. – Пойдем в дом.
– А она так хотела стать певицей, – сказала вдруг Дарби. – Как-то на день рождения дедушка подарил ей магнитофон, а после Мел пришла ко мне в слезах. Она никогда раньше не слышала свой голос в записи, и он показался ей чужим и гадким. Она пришла тогда ко мне, потому что я была единственной, кто знал о ее мечте. Только я и никто больше. И у нас была еще куча таких секретов.
Агент ФБР сочувственно кивал, давая ей возможность выговориться.
– Еще она любила «Фрут Лупс».[4] Но только не лимонный. Его она всегда отбирала. Она вообще все ела отдельно. Содержимое тарелки ни в коем случае не должно было «пачкаться» друг о друга – соприкасаться или, упаси боже, смешиваться. Еще у нее было замечательное чувство юмора. Как правило, она молчала, но если уж скажет что-нибудь – то не в бровь, а в глаз. Она была… Она была классной. По-настоящему классной, понимаете?
Дарби готова была говорить столько, сколько понадобится, чтобы заставить специального агента Мэннинга посмотреть на Мелани ее глазами, увидеть ее такой, какой помнила сама, чтобы для него она перестала быть просто обрывками газетных статей и двухминутными блоками новостей по телевизору. Она пыталась воссоздать образ Мелани словами, воплотить его в реальность.
– Как я могла тогда ее бросить?! – воскликнула Дарби и расплакалась. Сейчас как никогда она хотела, чтобы рядом оказался отец. Хотела, чтобы тогда он не остановился помочь водителю-шизофренику, недавно вышедшему из тюрьмы, где он отсидел три года за покушение на копа. Вернуть бы его хоть на минутку, одну ничтожную минутку, чтобы успеть сказать, как она любит его и скучает по нему. Если бы отец оказался здесь, Дарби смогла бы поделиться с ним своими гнетущими мыслями и переживаниями. Папа бы ее точно понял. И – вряд ли, конечно, а вдруг? – передал бы ее слова Мелани и Стэйси, где бы они сейчас ни находились.
II
Потерялась маленькая девочка
(2007)
Глава 6
Кэрол Крэнмор откинулась на кровать и застонала, чувствуя, как Тони дернулся в последний раз и обмяк.
– Господи! – выдохнул он.
– Я знаю.
Она провела руками по его ягодицам. От него исходил запах пота, туалетной воды и пива. Сюда примешивался сладковато-дурманящий аромат марихуаны, которую они курили на веранде с тыльной стороны дома. Тони был прав. Заниматься любовью, когда ты на пике ощущений, – это действительно нечто невообразимое. Она захихикала.
Тони вскинул голову:
– Что?
– Да так, ничего. Я люблю тебя.
Он поцеловал ее, готовый войти в нее снова, но она сжала его ягодицы.
– Не сейчас, – сказала она. – Давай немного полежим просто так, хорошо?
– Как скажешь.
Тони снова поцеловал ее, на этот раз настойчивее и в тот же миг оказался сверху.
Кэрол вдруг вспомнила слащавые песенки, которые слышала на «Американском идоле».[5] А ведь в этих песнях как нельзя более точно описывалось их с Тони чувство, когда двое сливаются воедино, растворяются друг в друге, и время замедляет свой ход, и мир вокруг перестает существовать. Возможно, это жизнь в таком Богом забытом месте, как Бэлхем, штат Массачусетс, где каждый новый день приносит одни лишь разочарования и пустоту, делала их чувства острее, заставляла бежать от реальности.
Улыбаясь своим мыслям, она слушала, как дождь барабанит по крыше, и постепенно погружалась в сон.
Кэрол Крэнмор снилось, что ее выбирают королевой выпускного бала. Проснулась она в легком недоумении – в реальности ей было глубоко плевать на все выпускные, вместе взятые. В этом году они с Тони «забили» на выпускной, а вместо этого поужинали вместе и сходили в кино.
И все же было в этом сне кое-что, что ее приятно взволновало, – всеобщее восхищение и признание, бурные овации в ее честь. Она бы так и осталась лежать, предаваясь сладким воспоминаниям о недавнем сне, если бы не странный звук, напоминающий приглушенный выстрел. В темноте она пошарила по постели рядом с собой, где еще недавно лежал Тони.
Кровать оказалась пуста. Неужели он ушел домой?
