Как только Флетчер вошёл в заполненный до отказа Вулси-холл, то пожалел, что не последовал совету Джимми. Он занял своё место напротив Тома Рассела, который приветствовал его тёплой улыбкой, и тысяча студентов начала скандировать:
— Эй, эй, Эл-Бе-Джей,[23] сколько ты нынче убил парней?
Флетчер взглянул на своего оппонента, который поднялся с места, чтобы начать дебаты. Ещё до того, как Том успел открыть рот, присутствующие восторженно его приветствовали. К удивлению Флетчера, Рассел явно нервничал не меньше его самого: на лбу появились капельки пота.
Как только Том начал говорить, все затихли, но едва он произнёс два слова, как в зале послышался возмущённый гул.
— Линдон Джонсон… — Том помолчал. — Линдон Джонсон говорит нам, что долг Америки — разбить Северный Вьетнам, чтобы спасти мир от ползучего коммунизма. Я же говорю, что долг президента — не допустить гибели ни одного американца в борьбе с нелепой доктриной, которая со временем сама себя дискредитирует.
Снова начались восторженные крики, и с минуту Том не мог говорить. Его речь так часто прерывалась криками одобрения, что к положенному времени он успел закончить чуть больше половины подготовленной им речи.
Крики восторга сменились шиканьем, как только Флетчер поднялся со своего места. Он уже раньше решил, что это будет его последняя публичная речь в жизни. Он подождал тишины, которая так и не наступила, и когда кто-то крикнул: «Валяй, говори!» — он, запинаясь, произнёс свои первые слова.
— Греки, римляне и англичане — все они в своё время приняли на себя ответственность за руководство миром, — начал Флетчер.
— Это не значит, что и мы должны это делать, — крикнул кто-то с задней скамьи.
— И когда после Второй мировой войны распалась Британская империя, — продолжал Флетчер, — ответственность за руководство миром перешла к Соединённым Штатам Америки — величайшей нации на Земле. — В зале послышались робкие хлопки. — Конечно, мы можем скромно заявить, что мы недостойны такой ответственности и отказаться от неё, а с другой стороны, мы можем предложить мировое лидерство миллионам людей на Земле, которые восхищаются нашей концепцией свободы и хотят подражать нашему образу жизни. Мы также можем уйти со сцены и отдать эти миллионы под ярмо коммунизма, чтобы он захватил весь свободный мир; или мы можем поддержать тех, кто хочет воспринять идеалы демократии. Только история может рассудить, правильное ли решение мы приняли, и история не должна обвинить нас в том, что мы поступили неправильно.
Джимми был удивлён тем, что Флетчера очень редко перебивали, и тем, что когда двадцать минут спустя Флетчер закончил свою речь и сел на место, раздались уважительные аплодисменты. По окончании дебатов все признали, что Флетчер, по сути дела, победил в споре, хотя тезис, который отстаивал Том, был одобрен с преимуществом более чем в двести голосов.
Во всяком случае, когда были объявлены результаты голосования, Джимми выглядел довольным и сказал, что это — просто чудо.
— Тоже мне чудо! — воскликнул Флетчер. — Ты не заметил, что мы проиграли со счётом в двести двадцать восемь голосов?
— Но я ожидал, что против нас будет подано
— Мне кажется, Том Рассел хорошо говорил, — сказал Флетчер. — И, что ещё важнее, он выражает мнение большинства.
— Нет, он лишь подготовил тебе победу на выборах.
— Не говори «гоп», — возразил Флетчер. — Том может ещё захотеть сам сделаться председателем совета.
— Ни за что, если сработает то, что я ему готовлю.
— Могу я узнать, что ты имеешь в виду? — спросил Флетчер.
— Один из членов нашей группы присутствовал при каждой его речи. Во время кампании он дал сорок три обещания, большинство из которых он не сможет выполнить. После того как ему об этом будут напоминать по двадцать раз в день, я не думаю, что его имя появится в списке кандидатов на пост председателя совета.
— Джимми, ты читал книгу Макиавелли «Государь»?[24]
— Нет, а что? Нужно её прочесть?
— Нет, не беспокойся, она тебя ничему новому не научит. Где ты сегодня обедаешь? — спросил он, когда к ним подошла Энни; она обняла Флетчера.
— Молодец, — похвалила она. — Ты произнёс блестящую речь.
— Только плохо, что две сотни людей с тобой не согласны, — посетовал Флетчер.
— Это верно, но большинство из них решили, как они будут голосовать, ещё до того, как вошли в зал.
— Вот и я пытаюсь ему это втолковать. — Джимми повернулся к Флетчеру. — Моя крошка-сестрёнка права, и, более того…
— Джимми, может быть, ты забыл, что мне скоро будет восемнадцать лет, — Энни сердито взглянула на брата.
— Нет, не забыл, и некоторые мои друзья говорят, что ты довольно красива, хотя я сам этого не замечаю.
Флетчер засмеялся.
— Ну, так ты пойдёшь с нами обедать к Дино?
— Нет, ты явно забыл, что мы с Джоанной пригласили вас на обед.
— Я не забыла, — сказала Энни. — И я жду не дождусь увидеть женщину, которая связала моего брата по рукам и ногам больше, чем на неделю.
— После того как я её встретил, я и не взглянул ни на какую другую женщину.
— Но я всё-таки хочу на тебе жениться, — сказал Нат, обнимая её.
— Даже если ты не уверен, чей это будет ребёнок?
— Да, и тем больше причин нам пожениться: тогда ты никогда не будешь во мне сомневаться.
— Я в тебе ни минуты не сомневалась, — сказала Ребекка. — Ты — добрый и порядочный человек, но подумал ли ты, что я, возможно, недостаточно тебя люблю, чтобы провести с тобой весь остаток моей жизни? — Нат отпустил её и взглянул ей в глаза. — Я спросила Ралфа, что бы он сделал, если бы оказалось, что это — его ребёнок, и он согласился со мной, что я должна сделать аборт. — Ребекка положила ладонь на щёку Ната. — Немногие из нас готовы жить с Себастьяном, и я определённо — не Оливия.[25]
Она отняла руку и, не сказав больше ни слова, быстро вышла из комнаты.
Нат лёг на её кровать, не замечая, что темнеет. Он думал о том, как он любит Ребекку и как ненавидит Эллиота. В конце концов он заснул и проснулся только, когда зазвонил телефон.
Он услышал знакомый голос и поздравил своего друга.
13
Нат получил три письма. На одном из них адрес был написан рукой его матери. На втором был штамп Нью-Хейвена: Нат решил, что оно — от Тома. Третье, в светло-коричневом конверте, по-видимому, содержало чек с его ежемесячной стипендией, которую он должен был сразу же положить на свой счёт, так как его деньги подходили к концу.
