довольно чумовой жизни? Не думаю, будто кому-то важно услышать, почему от меня ушла сперва вторая, а потом и третья жена. Бывшим женам я не судья. И готов принять все упреки на свой счет. Одна говорила — ее не устраивает мой «духовный уровень». Понимай, наверное: примитивен ты, брат Максим, мало того — и не хочешь, как говорится, расти над собой. Может быть, она и была права, со стороны — виднее. Так, во всяком случае, принято считать. Потом, года через четыре, эта бывшая жена познакомила меня со своим новым мужем. Был он законным ее супругом или и.о. — не спрашивал, не считал это важным. Интересно мне было понять совсем другое — какими выдающимися духовными качествами обладает этот человек. Извините, старался понять, но не понял. Или я на самом деле слишком сер, или ее ювелир — он был ювелиром, но не из тех, кто изготавливает художественные ценности, а торгует ими — держал свои особые достоинства в непроницаемо глубокой тайне.
А третья жена довольно неожиданно призналась, что жить в России она больше не в силах. Оказывается, ее давно уже и неудержимо тянуло в Израиль. Это государство представлялось ей сущим раем на земле. Самое забавное, она не только не знала еврейского языка, но даже не была еврейкой. Чтобы уехать, предстояло еще найти «паровозик» — еврея, который согласится взять ее хотя бы на время в жены и отбуксировать в Тель-Авив. На меня она рассчитывать не могла, знала мое отношение к Израилю и не надеялась, будто что-то может меня заставить расстаться с Россией. Пусть тут и не мед, но это моя земля, моя по рождению, по судьбе. Мне было жаль отпускать жену, но другого выхода я не видел. Мила уехала, и я больше никогда и ничего о ней не слыхал.
Это может быть кому-нибудь интересно? Если да, пожалуйста! Вся моя жизнь — работа. Пусть в какие-то дни я не летаю, но все равно и тогда думаю о завтрашних или послезавтрашних полетах. Наверное, это плохо, может быть это свидетельство моей ограниченности. Человек должен жить шире, только так уж у меня сложилась судьба — «первым делом, первым делом — самолеты»… а все остальное потом. Книги я читаю, даже люблю читать, особенно о путешествиях; очень увлекают меня экспедиционные отчеты, воспоминания бывалых людей. А вот по части стихов, наверное, мне на самом деле духовности не хватает. Как мне кажется, за последние сто лет в России настоящих поэтов было не больше пяти… Детективное чтиво я на корню не признаю.
Чтобы соответствовать месту, на которое меня вынесло, пришлось и сегодня еще приходится постоянно утруждать мозги. Учиться. Ведь я даже настоящей десятилетки не закончил. Техникум, курсы при академии — это эрзац, а не образование. А жизнь так шагает — и вообразить трудно. Самолеты, которые мы испытываем, войдут в серию года через три, а может быть и через пять лет, вот и получается — хочешь не хочешь, живи на колоссальное опережение. Это трудно и интересно. Я — человек докомпьютерной эпохи, а вся современная техника компьютеризирована и кого попало к себе не подпускает. Но сейчас у нас разговор не о технике, то время, так сказать, перестроечное, мне еще предстояло пережить. Пока двоичный счет выглядел еще занимательной, теоретической возможностью, почти курьезом…
Продолжу о буднях. Обычно мой день начинается рано. Первым делом полагается отмучить тело сорокапятиминутной разминкой, потом — душ, дальше — завтрак. Поглядываю на часы — не опоздать на аэродром. Лучшие дни — когда прямо с утра начинаются полеты. Худшие, когда приходится отсиживать часами на совещаниях, заседаниях, словом, говорениях.
Именно в такой разговорный день меня заманил Александров. На этот раз беседа наша началась несколько необычно. Первым делом он поинтересовался, что мне известно о воздействии на облака? Я сказал, что кажется в «Огоньке», а может и в другом популярном журнале, читал, как по облакам стреляют специальными снарядами, разлетаясь внутри облака, они распыляют реагент, который не дает выпадать граду, само облако при этом распадается и на землю проливается тихий дождик… Что в этой заметке была правда, что художественный вымысел, не знаю.
Александров выслушал меня со снисходительной улыбкой и заметил: «А напрасно вы с такой иронией отзываетесь об этих опытах. Перспектива тут необозримая, мой дорогой. Сегодня и сам реагент, как вы правильно назвали заряд градобойного снаряда, подлежит детальному исследованию и, что не менее важно, надо разрабатывать методы его распыления. Ядра конденсации, вводимые в облако, могут, по предположению ученых, вызывать эффект весьма различной активности. А вот сколь велика эта разница — вопрос. Кроме того, есть еще целый ряд неизвестных, требующих натурного изучения».
— Очень интересно, — сказал я, чтобы не молчать, хотя совершенно не понимал, с чего бы Мирон Иванович ударился в чужую науку. — И, главное, какое это может иметь отношение к нашей фирме?
— Представьте — самое прямое. Но сначала, пожалуй, я покажу вам маленькое кино.
Первым делом на черно-белом кабинетном экране появились кучевые мощные облака. И вели они себя очень странно — медленно-медленно клубились, вроде тяжело ворочались, прирастали. Много позже я узнал, что те облака были сняты покадрово и, благодаря операторской хитрости, был достигнут столь впечатляющий эффект — живых облаков. В настоящем небе настоящие облака так себя не ведут.
В кадре появился двухмоторный самолет, если я не ошибся — американский, из знаменитого семейства «Си». Самолет облетел вокруг облака, исчезая и вновь появляясь на виду, при этом создавалось впечатление, будто пилот ищет место, сквозь которое ему было бы сподручнее влезть внутрь этого опасного облака. И действительно, после двух или трех виражей американец отважно воткнулся в облачное тело. Машину сразу поглотила сплошная бело-серая масса. В кадрах, снятых с борта, было видно, как о крылья машины рвется бело-серая облачная субстанция. Потом посветлело.
Кажется, я понял в чем дело: летчик примеривался к облаку, пролетая сквозь его нижний край. Правильно! Если сунуться в такую дуру через центр, недолго и без крылышек остаться. Грозовые облака, как учит метеорология, самые опасные изо всех облаков. В наставлении по производству полетов есть даже специальное указание — в грозу не лезь! Обойди стороной или верхом, если уж напоролся.
Когда неугомонный американец в третий или может быть четвертый раз сунулся в облако, совершенно неожиданно произошло нечто странное — облако вдруг развалилось на две гигантские, примерно равные части и стало проворно спускаться к земле, изливаясь при этом спорым дождиком. На том фильм и закончился.
— Вот такое кино мы имеем. — Сказал Мирон Иванович. — Но это не все. Нам предложено незамедлительно переоборудовать одну из серийных машин — для начала! — в летающую лабораторию. Вероятно, позже поручат спроектировать специальный аппарат, мы должны также составить свои предложения по программе предстоящих исследований. Исследования наша фирма будет вести совместно с метеорологами из их НИИ. Ну, наконец, нам предложено собрать экипаж, в который должны войти, кроме, так сказать, штатных персон летного состава — это с нашей стороны — еще пять или шесть экспериментаторов-синоптиков. Ваше мнение, Робино?
— Мое мнение? Очень увлекательная афера, особенно для тех, кто никогда не впарывался в грозу, например, ночью в гористой местности…
— Подождите, Робино, ведь я не просто так вам все это рассказывал. Есть мнение — поручить эту программу вам. Понятно, я не настаиваю на немедленном согласии, до понедельника можете спокойно все обдумать, посоветуйтесь с Игорем Александровичем. Но в понедельник я должен знать — да или нет.
Подумалось — а почему эту программу предлагают именно мне? Может Генеральный снова решил поставить на такое гробовитое дело, кого «подешевле», как он нанял меня на испытание тех чертовых винтов?..
Когда я был еще совсем молодым, светло-зеленым пилотом, на любое предложение лететь, хоть на воротах, лишь бы на них поставили подходящий мотор, я не задумываясь отвечал: Готов! Но время и опыт не только положительного знака учат: хоть говорить — нет! куда труднее, чем бездумно объявлять — да! — это надо уметь делать. И Александров не случайно дал мне время подумать, спокойно принять решение.
Предположим, я откажусь, кого тогда поставят на эту работенку? Шефа? Едва ли. Юрченко? Возможно… Не стану сравнивать, кто из нас двоих опытнее или лучше, отчаяннее или расчетливее. Суть не в этом. Допустим, тот же Юрченко полезет в чертово облако и… не вылезет из него. Возможно? Вполне! Что будет написано в некрологе многотиражки, представить нетрудно, но какая пытка достанется мне? Не откажись от этой работы я, Юрченко бы не полетел и, ясное дело, остался в живых. Кто подставил человека?.. Конечно, я — не камикадзе, и накрываться на таком дурном испытании не имею ни малейшего желания. Но каким все-таки надо быть дерьмом, чтобы радоваться спасению своей шкуры за чужой счет… Скорее всего, я не совсем так размышлял в тот вечер, когда в дверь позвонили, отвлекая меня от
