машинистке, да и нельзя ей доверить — наделает опечаток, а в шахматах нужна абсолютная точность! Переписал крупными печатными буквами и цифрами, так что читалось легче, чем в типографской книге.
Кондратов взглянул на подлинник только мельком — явно из одной вежливости, — сразу взялся за копию.
Вячеслав Иванович смотрел, как тот читает, и представлял, какие скоро появятся статьи о блокадном мальчике, совершившем настоящий творческий подвиг, о трагически погибшем большом таланте, погибшем, но успевшем оставить людям частицу своего вдохновения.
Читал Кондрашов минуты три, не больше. И протянул Вячеславу Ивановичу красиво переписанную копию.
— Знаете, это совсем детство. Даже не на уровне первого разряда. И нового совсем ничего. Хоть и для
того времени. Жалко, но такое дело.
Вячеслав Иванович вскочил с жесткого стула.
— Да вы же совсем не рассмотрели! Вы и шахматы не расставили!
— По такому случаю мне расставлять не нужно. Так что все это очень трогательно, но практического значения не имеет.
— Да вы представьте, в каких условиях это писалось! Голодный мальчик! При коптилке! Чернила замерзли! И не о хлебе думает, а о шахматах. Чтобы людям осталось! Вы читали приписку?!
— Да-да, я же согласен: очень трогательно. Но в партии имеет значение только сила хода. Кто нашел, при
каких обстоятельствах — не имеет значения. Если бы победы присуждались в зависимости от душевных качеств игроков, тогда другое дело. А так — только сила хода. Вот он написал: «белоэмигрант Алехин». Помилуйте, кто сейчас об этом помнит? Остались блестящие партии, которыми мы наслаждаемся, — вот и все, остальное не имеет значения. Так обстоят дела. Жаль, что разочаровал вас, но ничего не поделаешь.
Кондрашов встал — дал понять, что разговор окончен. И чаю не предложил.
Вот и триумф… Вот и талант…
Уже на улице Вячеслав Иванович усомнился: а что, если Кондрашов обманул? Понял, что имеет дело не с профессионалом, и решил присвоить вариант? Ничего не записывал? Но у шахматных мастеров всегда колоссальная память, целые партии знают наизусть — прочитал и запомнил. И теперь выдаст за собственную новинку! Нужно для контроля показать еще кому-нибудь. Кому? Через Сергея Ираклиевича больше нельзя (кстати, чьим потомком назвал его Кондрашов? Какой-то знаменитости? Сам Серж никогда не хвастал, своих шахматных знакомых у Вячеслава Ивановича не было. Но нужно кому-то показать, чтобы не оставаться в дураках!
7
Сергея Ираклиевича не очень хотелось видеть на следующий день на работе: ведь может начать расспрашивать, что сказал Кондрашов. Высказать подозрения, что тот хочет украсть вариант? Так пока никаких доказательств. Признать, что брат оказался никаким не юным талантом? Себе в этом не хотелось признаться, не то что Сержу.
Ну а с утра, когда заходил в мясной холодильник, поинтересовался, конечно, лосятиной. Чуть этот интерес не стал боком: на полу в камере положены деревянные решетки, и вечно они скользкие от крови и жира, потому что сколько ни ругались, а грузчики волокут туши, а не несут как положено, — ну Вячеслав Иванович и поскользнулся, ступив неловко, едва успел ухватиться за торчащую коровью ногу; полутуша от рывка съехала на пол, но он зато устоял, только чистый рукав приложил к говяжьему боку. После этого бы уйти, но Вячеслав Иванович поднял съехавшую тушу, посадив при этом еще и пятно на животе (до чего тяжелая штука — мясо!), потому что иначе не ощупать нижние, перещупал все — лосятины не было. Забрал, значит, приятель Борбосыча, так нужно было понимать?
Так бы Вячеслав Иванович и понимал, но часов около пяти, во время обычного затишья зашла к нему на кухню тетя Женя. Она здесь появлялась очень редко, стесняясь своего замызганного халата. И на этот раз тоже остановилась в дверях и стала делать Вячеславу Ивановичу знаки. Тот подошел с недовольным видом:
— Ну чего?
— Ты — чего? Бросил тогда мешок и с глаз. И сегодня не идешь. Чего надулся, как мышь на крупу? Троглодит твой что — больше есть не просит?
Вячеслав Иванович и сам не очень понимал, чего он обиделся позавчера на тетю Женю, но что обиделся — помнил, потому и не шел. Но смягчился, раз уж явилась сама.
— Да закрутился. Зашел бы еще.
— Во, смотри, чего тебе набрала. Пленки!
Мясные пленки — это, конечно, для Эрика лучший подарок. Вячеслав Иванович совсем смягчился.
— Ну, удружила, тетя Женя. Где достала? Пленки ж не по твоему цеху проходят!
Пленки бывали в разделочной, но Вячеслав Иванович часто не успевал уследить, и их растаскивали — у всех почти собаки и кошки.
— Да уж побеспокоилась ради твоего троглодита.
Со вчерашнего оставили.
Вячеслав Иванович не удержался, сунул руку в мешок— что за черт, пленки на ощупь были какие-то необычные. Ну ясно: лосиные! Вот куда девалась лосятина! Вот так приятель, сдавший на хранение!
— Кто это тебе оставляет?
— Да уж оставляют. Не без добрых людей.
Тетя Женя когда и знает, лишнего не скажет. Да и не так уж хотелось Вячеславу Ивановичу узнать. Ясно, что дела Борбосыча, а в них-то Вячеслав Иванович и не хотел вникать. Только прикинул для себя, что чистый выход из той полутуши кило сто, не меньше, да если из килограмма по десять порций, да за порцию рубля по два…
— Ладно, тетя Женя, спасибо тебе от Эрика. Гав-гав-привет.
— Другой раз заходи сам. А то как красна девица.
Мимо пробежала цыганистая Стеша, прыснула на ходу:
— Со старухами любезничает! Ой не могу, помру!
Тетя Женя плюнула вслед:
— Девицы нынче, тьфу ты, господи!
— Нашла девицу. Пробы негде ставить.
Вячеслав Иванович отнес мешок с пленками в раздевалку, еще раз пощупал — не потому, что сомневался в их происхождении, а чтобы прикинуть, как было выгоднее пустить лосятину. Холодной — вряд ли: в заливном специфический лесной запах скрадется; рублеными бифштексами неплохо бы или натуральными — это само собой. Но выход больше, если рублеными. Да, пожалуй, и жирновата лосятина для натуральных… А следует из этого, что не только со своими холодными закусками махинирует Борбосыч, значит и со сменщиками Вячеслава Ивановича дружно спелся. А реализация— через зал. Вячеслав Иванович живо представил всю механику: доверенный официант с многозначительной гордостью сообщает: «Только что завезли лосятинку, еще не успели вписать в меню». И начинаются ахи: «Прямо из леса! Настоящее мясо! Не помоями откормлены!» Хватают, кто и не пробовал никогда, кого потом будет воротить от запаха этого настоящего мяса из леса, — но заказ уже сделан… И снова сами собой закрутились подсчеты: чистый выход… да если из килограмма… да за каждую порцию… И очень было обидно, что хапают и не попадаются! Потому что, выходит, можно столько намолотить за один день легкой работы… Нет, Вячеслав Иванович предпочитал спокойный сон, но тем более обидно: Борбосыч со своими подручными стригут мешками капусту и точно так же спят в своих постелях, как честные люди, которые
