Вечный хлеб

ради спокойного сна отказывают себе… И невольно мысль перекинулась на Зинаиду Осиповну Дубровицкую, на шоколадницу: пережила зиму сорок первого, эвакуировалась, может быть, и сейчас жива, а честные родители Вячеслава Ивановича умерли. Нет, не так просто обстоит дело со справедливостью.

А Борбосыч то и дело попадался на глаза — словно нарочно. Сел Вячеслав Иванович перекусить в весовой— она давно уже не весовая, потому что закладку теперь делают отдельно по цехам, а в бывшей весовой поставили столики для своих, и шкаф с поваренными книгами (директор, прозываемый Ходячим Параграфом, называл этот скромный шкафчик «библиотекой специальной литературы»!), и шахматы, но попрежнему зовется весовой, — так Борбосыч сразу же подсел, угостил бужениной своего изделия. И фирменный хрен у них хорош — на винном уксусе. Жалко, все удовольствие испортилось из-за едкого запаха Борбосыча. Неужели сам он не замечает? А как терпит жена? Сказала бы хоть она! И ведь есть способы очищения организма: голодание и тот же бег. Но Вячеслав Иванович советов Борбосычу подавать не собирался: поделом вору и мука! Если ОБХСС не может восстановить справедливость, пусть хоть сама природа наказывает!.. А Борбосыч потом еще бодро мелькал зачем-то в разделочной. Когда же Вячеслав Иванович уже переодевался уходить — тот тоже. Пришлось выйти вместе.

— Хорошо на воздухе! — потянулся Борбосыч.

Кто бы говорил про воздух! Вячеслав Иванович ничего не ответил, но Борбосыч не смутился.

— Здесь, и то. А в лесу! Ты не охотник?

— Нет.

— Зря. И для здоровья, и выгодно, между прочим. У меня друг лося отстрелил, а мясо принимают по четыре рубля, что ли. А в матером килограмм триста. Так можно же хоть каждую неделю: у него друг в охотин-спекции, там этих лицензий! И если на одну двух повезет завалить — тоже никто не заметит. Завалят — и сразу печенку на вертел! Мясо сдадут, а уж печенку — извините. Не хочешь съездить?

— Нет. Не люблю охоту.

— Зря. Или ты гуманист животный? А они, если хочешь знать, вредные: истребляют лесопосадки, так что на их отстрел план. А я поеду.

Вячеслав Иванович хотел было сказать, что от запаха Борбосыча все звери разбегутся, да не стал.

— А пес у тебя знаменитый — ему не хочется?

— Он служебный, не охотничий.

— Служебный — не служебный, все равно собака. Значит, хочется ей погонять зверя… Я и не видел ни разу твоего знаменитого. Ты ведь тут рядом живешь?

— Да.

— Показал бы, раз такой случай, а то мы редко идем вместе.

Вот прилип!

— Поздно уже, я сразу спать.

— Я ж в гости не прошусь. Но выведешь ты его перед сном?

Мертвая хватка у человека!

— Выведу на пару минут.

— А мне больше не надо. Я здесь внизу подожду.

— Жди, если время лишнее.

Вячеслав Иванович нарочно повозился дома минут десять, хотя Эрик скреб дверь от нетерпения. Вывел наконец— Борбосыч стоял на том же месте, как статуя!

— Вот он какой красавец! — запричитал Борбосыч. — Изваяние, а не пес!

Ветер подул от Борбосыча к Эрику, и Эрик громко, совершенно по-человечески чихнул. И еще раз. И еще. Вячеслав Иванович расхохотался. До сих пор Эрик никогда так не чихал, а тут не выдержал аромата.

— Чего это с ним? — засуетился Борбосыч.

— Ничего, пусть… — кое-как между хохотом выговорил Вячеслав Иванович. — Пусть… Знаешь факт, что раньше не курили, а нюхали?.. Пусть… Вот и он, как старый князь, чихает… Какой-нибудь Потемкин или Меншиков…

Эрик чихнул еще несколько раз подряд, а потом потянул Вячеслава Ивановича и встал с наветренной от Борбосыча стороны — сообразил.

Эрик прочихался, и все успокоились: Вячеслав Иванович перестал хохотать, Борбосыч — суетиться. И снова запричитал:

— Изваяние, а не пес! С него надо портрет снять! Есть такие художники — специально по зверям и животным. Я с одним знаком, сколько раз приставал: «Как бы мне как певцу всех зверей краба достать для портрета?» А сам, небось, нацелился на салат. Кто что имеет с работы. У меня зять делает медицинскую науку на кроликах — у них, значит, каждый день кролики на обед. Я расскажу этому художнику по зверям про твоего красавца — глядишь, и в музее повесят. Нет, ну прямо изваяние!

— Зачем? Не нужно никакого портрета. Хватит с него цветных слайдов.

— Слайды, может, и красивее, между нами. Но настоящая картина — фирма! Да ты не беспокойся, он никаких денег не возьмет. Для себя спишет и выставит на выставке.

Вячеслав Иванович и правда не любил бросаться зря деньгами: хоть и не бедный, а таких даровых, как у Борбосыча, у него нет. Но не любил, чтобы ему кололи глаза бережливостью. И тут же выдал Борбосычу в ответ!.. Вообще-то он давно берег один интересный факт специально для Борбосыча, но не было случая сообщить: переход нужен к факту. А тут с досады переход сразу и придумался:

— Такой же пес был у самого короля Генриха Четвертого, который сказал, что Париж стоит обедни. — Это Вячеслав Иванович только что выдумал — про пса. — Между прочим, интересный факт: от него, от короля, ужасно пахло потом; говорили, что, если бы он не король, с ним бы не пошла ни одна баба. — А вот это уже факт, вычитал своими глазами.

— Вранье! — рассмеялся Борбосыч. — Понимающая женщина только с таким пойдет: от настоящего мужика и должно разить козлом. Да я любой свистну!

Выходит, все он про себя знает! И не смущается, доволен собой.

— Ой, Суворов, спасибо, рассказал: теперь везде буду хвастать. Мне бы еще такого, как Эрик, — и буду совсем как тот король! А? Как насчет щенков? Записываюсь первым!

— Он во всем Союзе один такой. Нет для него суки, чтобы щенки в отца.

Вячеслав Иванович попытался сообщить этот факт с обычной гордостью, но не очень получилось: он привык забивать любого в разговоре, а Борбосыч записал один — ноль в свою пользу! Такой отличный факт на него истратил — и зря.

— Как это нет?! В Греции все есть! А уж у нас— тем более! Среди необъятных просторов — да такой суки не отыскать? Найдется! Доставим ему невесту хоть с Сахалина. Скажу друзьям, те — знакомым, потом друзьям знакомых — найдется! Ну побежал, правда, что поздно. И я тебе говорю, Суворов: найдем невесту! Недооцениваешь ты меня. И на щенка я первый! Чтобы как тот король!

И махнул рукой пустому такси.

Такси ехало по другой стороне Садовой, на ветровом стекле опущена табличка: «В парк». Но ради Борбосыча тотчас развернулось…

Да, счет в пользу Борбосыча. И не один — ноль, а пожалуй, что и два.

Вячеслав Иванович не любил проигрывать, редко проигрывал и оттого еще сильнее разозлился на Борбосыча. Что же получается: тащит нагло сколько хочет, и все для него, все к услугам? Хоть такси, хоть королевские собаки? И женщины на нем виснут, на козле вонючем?

А если бы сказать прямо в лицо Борбосычу, что тот вор? Не смутился бы! Точно, что не смутился бы. Да он и сам клонил к тому, иначе зачем все разговоры про лосиную охоту, про лицензии? Говорят, девушки за неделю вперед знают, когда им сделают предложение. Вот и Вячеслав Иванович чувствовал себя, как девушка: Борбосыч готовится сделать ему предложение, и предложение куда значительнее, переломнее для всей жизни, чем женитьбы-замужества! Конкретно: войти в долю с лосятиной; а если принципиально: променять честность на бешеные деньги. А если бы Вячеслав Иванович ответил, что выбирает спокойный сон, Борбосыч только рассмеялся бы: ведь не первый год ворует — и спит, похоже, лучше, чем Вячеслав