Алла позвонила через день — сказала, что у нее как раз свободное время, что она в центре и зайдет через полчаса.
Конечно, Вячеслав Иванович очень обрадовался. Только чуть-чуть досадно, что не успел еще достать никакого подарка, и вообще слишком вдруг: предупредила бы хоть за два часа, можно было бы успеть в ее честь хороший обед, какого ей в жизни не приходилось пробовать!.. Но главное, что зайдет.
Вячеслав Иванович осмотрел свою квартиру: как всегда, идеальный корабельный порядок. И вдруг стало неловко от такой идеальности: что он — старая дева?! Пусть бы Алла сказала: «Ах, дядя, сразу видно, что здесь не хватает женских рук! Как вы только живете в такой холостяцкой берлоге?» Он нарочно вынул из шкафа рубашку и набросил криво на спинку стула; скормил Эрику конфету, а бумажку уронил на пол. Пылью бы немного присыпать, да откуда ее возьмешь, если нету? Больше ничего не успел, потому что зазвенел дверной звонок — и Вячеслав Иванович побежал вниз открывать парадную. Бежал, будто боялся, что Алла не дождется и уйдет.
На Алле было пальто колоколом, почти маскировавшее живот. На воротнике песцы, и шапочка песцовая, и все остальное на уровне — сумка, перчатки, сапоги. Да, ее трудно будет удивить подарком. Но чем труднее, тем интереснее!
— Ну молодец! Сказала — и пришла. А это Эрик, будьте взаимно знакомы.
Эрик тоже сбежал вниз — разве упустит случай!
— Какой красивый, дядя Слава! И, наверное, умный, да?
— Это Алла. Она своя. Понял? Своя! Своя!
Эрик понял с одного слова, он даже посмотрел удивленно на хозяина: чего затвердил, когда уже все ясно? Но Вячеславу Ивановичу нравилось повторять: «Своя!»
— А я из «Пассажа». Хотела посмотреть пеленки — ну все, что полагается. Покупать нельзя заранее, потому
что плохая примета, только посмотреть. Но ничего. Ну совсем ничего!
Вячеслав Иванович обрадовался, что Алла сама подсказывает, что ей нужно. И сказал с гордостью:
— Достанем. То есть никаких проблем. Все что хочешь. Можно и бумажные, чтобы не возиться со стиркой. Сменила и выбросила. Достанем!
— Ой, только сейчас не нужно, дядя Слава: я ужасно верю в приметы. Потом — хорошо?
— Все будет на полном сервисе! Вот здесь моя берлога.
Алла вошла, как входят только красивые женщины — с видом если не хозяйки, то благодетельницы, которая одним своим присутствием украсит и облагодетельствует.
— А у тебя миленько, дядя Слава. Ты что — один живешь, не женат?
Сразу все поняла с одного взгляда.
— Один! Не женат! — радостно подтвердил Вячеслав Иванович, точно Алла и не племянница вовсе.
— Миленько. И чисто.
Она словно бы вышла из пальто, уверенная, что он подхватит, — и он точно подхватил, прижал на секунду к лицу песцовый воротник, вдохнул морозный запах меха.
А она уверенно шла в комнату, прямо к окну.
— Ах, жалко, что вид не на Невский.
— Тогда бы шумно: самый напряженный перекресток в городе.
— Да, правда. Но красиво… Ой, как удивительно жить в самом центре! Все рядом: хоть «Пассаж», хоть «Елисеевский», половина театров!
— Это точно. Как говорят в Одессе: центрее не бывает. Садись. Вот, любишь — в качалку? В комиссионке нашел, сейчас не делают.
— Правда. Как настоящая!
— Зачем — как? Настоящая и есть.
— Я один раз качалась. Мы были в гостях у папиного начальника, и там настоящая качалка. Его жена сказала, они привезли с Большой земли. На Камчатке говорят даже про Владивосток: «Большая земля». (Вячеслав Иванович невольно вспомнил Большую землю за Ладогой — и умудренно улыбнулся.) Я стала качаться, а скоро подошла мама и сказала, что хватит, что неприлично так сильно качаться в гостях. Я разозлилась, и, когда пили чай, хозяйка стала мне совать свои пирожные, говорила, какая она мастерица, что такие никто не умеет, что она специально пекла для ребенка. А я сказала, что мне нельзя, что у меня от пирожных всегда диатез. Пришлось и маме подтвердить про диатез. Хотелось— ужасно! Но злилась еще сильнее. Я злая, правда.
Последнее было произнесено с важностью, как дети говорят: «Я уже большая».
Алла слегка покачивалась в качалке, и казалось, она здесь давным-давно. За окном быстро темнело, Вячеслав Иванович задернул штору и включил торшер в. углу.
Свет его, проходя, путался в легких золотистых волосах племянницы, и, как тогда впервые в дверях квартиры, показалось, что вокруг ее головы золотой нимб. Какой дурак сбежал от нее?!
— Ты когда должна… когда должен быть маленький? — Почему-то не выговорилось слово «родить».
— Обещают в начале января.
Сообщила она это с удивительной беспечностью, точно в дом отдыха собиралась.
— Врачи обещают? — глупо переспросил Вячеслав Иванович.
— А кто же! Я такая паинька, вся примерная, хожу показываюсь. Моя Нина Евгеньевна все говорит, что у меня так все нормально, как в жизни и не бывает, в одних учебниках… Я держусь за дерево, и ты тоже стукни, дядя Слава, потому что я ужасно суеверная!
Вячеслав Иванович послушно стукнул о ножку своего стула.
— Ты, говорит, не бойся, не слушай бабских страхов.
Она нарочно привела к нам, ну к таким, к ожидающим такую, которая уже родила, и та рассказывала, как ей
было легко и приятно. У нас там всё вместе: внизу консультация, а выше родилка. На Петра Лаврова, угол
Чайковского. То есть Чернышевского!
Вот дурацкое совпадение: на улице Петра Лаврова живет Лариса. Может быть, встречались случайно.
Вячеслав Иванович почувствовал, что сейчас можно задать Алле любые вопросы — и она ответит с той же беспечностью.
— А кто отец маленького? Он ведь не женился?
— А-а, один из театрального.
— Чего «театрального»? Института?
— Ну да. Я знала, что не женится. У меня и в мыслях не было. У него семья такая дружная и образцовая!
Вячеслав Иванович не очень поверил, что так уж Алла знала, что этот тип не женится. И все равно спросил грубовато — на правах дяди:
— Зачем же, если знала?
— А-а… Жена у него такая фифа, такая моральная! Такая у них с Власиком любовь! Вот и полюбуйтесь на свою любовь!
— Кому хуже? Она не узнает, наверное.
— Я писать ей не стану, это уж точно! А все равно доказала. Это он, когда узнал, стал мне рассказывать, какая у них любовь возвышенная, какая его Лизочка святая! Чуть не плакал. Я и говорю: «Иди к своей Лизочке и успокойся!» А то чуть не плакал. Испугался — ужас как!
Вот это уже вернее: когда узнал, стал рассказывать и чуть не плакал.
— Ну правильно, такого и надо гнать: зачем он тебе? Да и зачем тебе муж из театрального.
— При чем здесь театральный?
Вячеслав Иванович еще и сам не знал, при чем. Сказал, чтобы еще сильнее унизить этого труса. А
