Как будто это имело сейчас значение! Как будто он жаловался, что пришлось лишний раз подняться и спуститься!
— Подожди здесь.
Она вошла не в зал, где принимали рожениц, а в дверь без надписи. Выглянула через минуту.
— Иди сюда.
Он оказался в сплошь белой комнатке, где сидела успокоительного вида маленькая старушка.
— Пальто снимай и ботинки. Вот тебе халат, шапка и тапки.
Вячеслав Иванович стал поспешно облачаться в белое.
— Брюки городские пусть тоже снимет, — сказала старушка. — Тут вот есть пижамные.
Без всякой неловкости, не стесняясь кальсон, Вячеслав Иванович переоделся и в пижамные брюки. Оттого что он действовал, добился своего, сейчас войдет в запретный для мужчин дом и увидит Аллу, ему снова стало легче. Да и вид старушки, как ни странно, подействовал, она словно бы безмолвно внушила ему: «Все устроится, чего я тут не навидалась, а в конце концов все устраивалось».
Натянув полосатые брюки, ступив в растоптанные тапки, Вячеслав Иванович выпрямился, держа за спиной сумку с передачей: он опасался, что старушка сочтет сумку нестерильной, как и городские брюки. А он хотел не только увидеть Аллу, но и сделать что-то: вот хоть напоить, накормить виноградом — при температуре первое дело! И еще — он, всегда несуеверный, вдруг задумал: если благополучно пронесет передачу через все медицинские заставы,
— Готов? Пошли.
Никто не остановил их в приемном зале, никто не придрался ни к сумке, ни к полосатым брюкам. Он шел за Леной, не глядя по сторонам, и все же не мог не замечать тревожной больничной чистоты лестниц и коридоров, чистоты, словно бы отрицающей привычные мелочи быта, — а с бытом не самую ли жизнь?
Вот еще дверь, шаг — и большой зал, такой же тревожно светлый и пустой.
— Родилка, — шепнула Лена. — Но сейчас тут не рожают, освободили. В предродовой рожают. Просторно, дышать ей легко.
И тут Вячеславу Ивановичу сделалось по-настоящему страшно: рожают в какой-то предродовой, освободили для одной Аллы целый зал — это же чрезвычайные меры, это все равно что заставить мыться в предбаннике или варить или жарить в разделочных! Чрезвычайные меры — значит, и состояние чрезвычайное, а никакая не «средняя тяжесть»!
Сначала зал показался пустым. В следующую секунду Вячеслав Иванович разглядел у стены маленькую одинокую кровать, — словно утлую лодку на краю океана. У кровати двое людей в белом.
— Ну вот, пришли, — шепнула Лена и кивнула в сторону кровати.
Боясь поскользнуться на блестящем линолеуме пола, Вячеслав Иванович один шел через страшный в своей пустоте зал. Лена осталась у входа. Шел — и вдруг ощутил тяжесть в руке. Донес! Он совсем забыл про сумку с передачей — но донес!
На белой кровати почти не различалось лицо Аллы. Ближе… Ближе… Господи, как можно так измениться за полсуток?! Разве так бывает?!
Исхудавшая, желтая, старая — как будто бы ей лет сорок! Глаза прикрыты.
— Аллочка!
Не ответила, не открыла глаз! Да что же?!
— Она еще не совсем проснулась от наркоза. Оглушена.
Тут только Вячеслав Иванович обратил внимание на стоявших у кровати врачей. Да врачи ли это?! Мальчик и девочка, на вид ровесники Аллы. Обернулся, ища Лену, но та уже ушла.
Обратиться больше было не к кому, а эти все-таки в белых халатах, значит причастны.
— Что же с нею?
— Наверное, несовместимость, — сказала девушка. — Остается думать.
Вячеслав Иванович заметил, что коллега толкнул девушку локтем. Понятно: этот уже научился темнить. Вся надежда оставалась на девушку!
— Какая несовместимость? С кем?
— Вы же не врач, да? Тогда все равно не поймете, — сказала девушка, но без высокомерия, а скорее грустно.
— И как вы сюда попали? Немедикам нельзя, — сказал ее коллега. Вот этот с высокомерием!
— Мне разрешил Старунский! — резко ответил Вячеслав Иванович.
— У него бы и спрашивали, — сказал высокомерный молодой человек.
Вячеслав Иванович отвернулся от него, обратился к одной только девушке:
— Вы мне скажите! Потому что если что нужно, я из-под земли! Какие-нибудь лекарства! Самого лучшего профессора!
— Да уж был Старунский, — сказала девушка с той же грустью.
— Ну и что? Не помог? Найдем другого! Операцию ей сделали, да?! Какую?
— Сделали. Вы же все равно не понимаете.
— Пойму! Да что с нею наконец?! Что вы кишки тянете?!
Вячеслав Иванович кричал, но кричал шепотом. И тем страшнее это звучало. Девушка не выдержала:
— Несовместимость, я же сказала.
— Чего несовместимость?!
Ее коллега демонстративно отошел, всем своим видом показывая, что не имеет никакого отношения к разговору.
— Несовместимость крови. Наверное. Потому что больше нечего.
— Не ту кровь перелили? Ошиблись?! Старунский ошибся?!
Бывает кровь разных групп — настолько-то Вячеслав Иванович понимал в медицине!
— Старунский не переливал, до него. И не ошибались, все делали как положено. Бывает. Второстепенные факторы.
— Какие факторы?!
— Это сложно. Ну, особенности такие. Бывает иногда.
— А операцию для чего?!
Девушка молчала.
Ну, это в прошлом. С виноватыми он разберется потом.
— Теперь-то что делать? Как дальше? Что же, так и лежать без помощи?!
— Будем лечить дальше, — грустно сказала девушка. — Вот очнется совсем от наркоза…
— Чего ждать?! Чего «будем»?! Кто ее врач?! Вы?!
Девушка покраснела:
— Нет, мы студенты… Я не знаю кто… У заведующей…
О, черт!
— Девушка, как вас зовут?
— Таня.
— Таня, где заведующая? Позовите ее!
— Она придет сама. Я не знаю…
Эта девочка еще и боится заведующей!
— Где она? Я позову сам!
Нужно было что-то делать. И было все-таки легче оттого, что можно было что-то делать.
Заведующая нашлась в предродовой, преобразованной временно в родилку. Высокая эффектная дама, она сразу вызвала в Вячеславе Ивановиче резкую неприязнь эффектностью своей, совершенно неуместной в этих стенах, жизненной силой, составлявшей такой контраст с болезненным изнеможением Аллы… Заведующая отдавала какие-то распоряжения, и видно было, что ей нравится сам процесс отдавания
