Собрание сочинений

избранничество:

«У Возлюбленного моего был виноградник,
на вершине утучненного холма.
И Он обнес его оградою, и очистил его от камней,
и насадил в нем отборные лозы виноградные,
и построил башню посреди него,
и выкопал в нем давильню,
и ожидал, что принесет он гроздья добрые, —
а тот принес дикие ягоды!
И ныне, жители Иерусалима
и мужи иудейские,
рассудите Меня
с виноградником Моим!
Что еще надлежало сделать для виноградника Моего,
чего Я не сделал ему?
Почему, когда Я ожидал, что принесет он гроздья добрые,
принес он дикие ягоды?

{стр. 273}

Итак, Я скажу вам,
что сделаю Я с виноградником Моим…», —

далее рисуется картина кар, ожидающих неверный виноградник. Затем следует разъяснение иносказания (5:7): «Виноградник Господа Сил есть дом Израилев, и мужи иудейские — любимое насаждение Его. И ждал Он правосудия, но вот — кровопролитие; ждал правды, и вот — вопль». Очень интересную параллель евангельской притче о винограднике представляет собой недавно опубликованный кумранский текст 4 Q500/1. Ср. G. J. Brooke, 4 Q500 1 and the Use of Scripture in the Parable of Vineyard, Dead See Scrolls 2, 1995, p. 268–294.

Обнес его оградой. Закон, отделяющий Израиль от язычников.

Выкопал в нем давильню, и построил сторожевую башню. Цитата из только что процитированных слов Ис 5:2. Святоотеческая экзегеза склонна была отождествлять давильню с алтарем, а сторожевую башню — с Храмом.

Сдал его внаем виноградарям. Именно виноградари — существенно новый смысловой момент: в притче Исайи речь шла о Хозяине виноградника и о неверности самого виноградника, а здесь виновны в неверности оказываются арендаторы. Кто они? Очевидно, носители светской и духовной власти в «доме Израилеве». Здесь одновременно и сходство, и различие с ветхозаветным образцом: речь идет не о грехах Израиля, но о ложном направлении авторитетного учительства.

Раб (Божий) — обычное обозначение пророка. Святоотеческая экзегеза стремилась отождествить повторяемый акт высылания рабов с различными поколениями пророков.

12:10–11 Камень, что отвергли строители, / он и лег во главу угла; / от Господа совершилось сие, / И дивно в очах наших. Цитируемый здесь псалом 117/118, 22–23 был в эту эпоху предметом мессианских интерпретаций (особенно ст. 25–26, ср. выше примечание к Мк 11:9–10). Ср. J. Jeremias, The Eucharistie Words of Jesus, London, 1990, p. 256–262. О раввинской экзегезе, отождествлявшей камень, отвергнутый строителями и легший во главу угла, с Мессией (а также с Авраамом и Давидом) см. Н. Strack und Р. Billerbeck, Kommentar zum {стр. 274} Neuen Testament aus Talmud und Midrasch, Bd. I, Munchen, 1922, S 875–876.

12:13–14 Приверженцы Ирода — что особенно важно для понимания последующего эпизода, наиболее активные пособники римских оккупантов. Фарисеям, напротив, свойственно было скорее стремиться к освобождению от язычников; но они едины со сторонниками Ирода в стремлении перевести разговор на политические темы.

Позволительно ли вносить подать кесарю, или нет? Вопрос о допустимости выплаты налогов языческой Римской державе — очень острый: задающие вопрос хотят, чтобы Иисус скомпрометировал себя либо перед оккупационными властями, либо перед страдающим от оккупации народом. Мы можем ощутить болезненность проблемы, обратившись к словам, которые Иосиф Флавий вкладывает в уста Иуда Гауланита: «Платить подать есть не что иное, как ясно признать себя рабами» (Antiqu. Iud. XVIII, 1).

12:15 Принесите Мне динарий. Религиозный аспект проблемы был осложнен тем, что крупная римская монета несла на себе языческие изображения, эмблемы и надписи, связанные с языческими культами и прежде всего с культом императора, т. е. являла собой как бы идола в миниатюре и постольку (для иудея) источник ритуальной скверны. Ни у Иисуса, ни у Его учеников, людей неимущих, такой монеты нет; зато у спрашивающих она, как выясняется, есть. Единожды позволив себе нравственно и ритуально сомнительное прикосновение к ней, они в этом же акте взяли себе право и обязанность платить подать.

12:16 Чье имя. На сохранившихся динариях Тиберия стоит надпись: на аверсе — Ti[berius] Caesar divi Aug[usti] f[ilius] Augustus («Тиберий Цезарь, сын божественного Августа, Август»), на реверсе — Pontif[ex] Maxim[us] («Великий Понтифик»).

12:17 Отдавайте кесарево — кесарю, а Божие — Богу. Состоятельная верхушка иудейского общества уже осквернила себя прикосновением к динарию с языческими изображением и надписью {стр. 275} римского императора (см. выше примечание к 12:15); выбор в пользу экономических благ, обеспечиваемых римским порядком, уже сделан каждым, кто имеет у себя подобные монеты, и подать — плата за эти блага. Рим дал динарий, Рим вправе потребовать его назад. Но если на монете отчеканено изображение императора, на человеческой личности отчеканены образ и подобие Бога (см. Быт 1:26–27); личная совесть человека может и должна принадлежать только Богу. Этим вводится заповедь внутренней, духовной свободы, исполнение которой в принципе совместимо с лояльностью по отношению к внешней, светской власти.

12:18 Подходят к Нему и саддукеи, те, что говорят, будто Воскресения нет. Для саддукеев, представителей околохрамовой элиты, характерно (в резком контрасте с фарисеями) полное отрицание вероучительного авторитета Предания (того, что в еврейской традиции обозначается как «изустная Тора»). Постольку, поскольку ветхозаветное Писание не содержит однозначных текстов, которые на вербальном уровне говорили бы о воскресении мертвых, соответствующий вероучительный тезис отвергался ими (ср. Ios. Flav. Bell. 2, 8, 14, Ant. 18, 1, 4). Это важный пункт, в котором фарисеи были доктринально ближе начальному христианству, чем саддукеи.

12:19 Моисей написал для нас. Ср. Втор 25:5–6: «Если братья живут вместе, и один из них умрет, не имея у себя сына, то жена умершего не должна выходить на сторону за человека чужого, но деверь ее должен войти к ней и взять ее себе в жену, и жить с нею. И первенец,