«Во Имя Бога Единого и Всемогущего, я, Андрей Интелик, пью эту девственную кровь за Марка Ульпина и Януария Ульпина, моих единственных владык в этом и в потустороннем мирах. Да здравствуют и да живут они, да свергнут власть нечистых аватаров, да выведут народы Ойкумены на путь свободы, равенства и счастья.
Братья и сестры!
На этом черепе замученного нами белого младенца клянусь блюсти учению Марка Ульпина до последних мгновений моей жизни, использовать все мои знания, умения и связи ради торжества Свободной Веры; все, что будет добыто из моих уст против этих слов, под пыткой или иным способом, заранее объявляю недействительным.
Братья и сестры!
Вы говорили о грехах земных властей, о том, как истязают нас приспешники зловещей аватарианской веры. Скажу и я, скажу об императоре.
Братья и сестры, зачем нам нужен Виктор Фортунат? Зачем нам нужен этот бестолковый старец? Какую роль играет в государстве он, кроме обмана трудовых людей? Истинно изречено великим Марком, зачинателем Свободной Веры: не бог земной суть этот называющийся богом, он заурядный смертный, как мы, только на троне из отнятого у народа хрусталя, а не как мы, в трущобах!
А родичи его? Они живут в Сапфировом дворце, где каждый камень стоит сотен состояний! И в то же время трудовой народ влачит существование презренного раба!
Я предлагаю отобрать у пресловутых Фортунатов их богатство и разделить все поровну, между людьми, а самих так называемых потомков мифического Основателя заставить трудиться, как простых людей: если будут вкалывать на народ, сохранить им жизнь, а если нет — казнить мучителей народа!
Писано 13 числа Месяца Черной Собаки в Год Третий от Зарождения Свободной Веры[105], мной, Андреем, сыном Кимона Интелика, собственноручно, вне всякого насилия, по доброй моей воле и разумению небес».
Затем, когда упавший духом делегат поставил точку в своем зловещем признании, амазонка Сулла- Ясала по велению князя Корнелия окропила стило в крови Андрея, вытекавшей из символической раны, — и Андрей расписался. Для вящей верности его заставили приложиться к бумаге всей окровавленной пятерней…
Князь Корнелий надел перчатки, взял в руки кровавую эпистолу, внимательно перечитал ее и, оставшись довольным, изрек с улыбкой:
— Macte animo, generose puer, sic itur ad astra — Хвала тебе, благородный отрок, так идут к звездам! Теперь ты можешь быть свободен. Сказать точнее, ты для других свободен, павший друг, но для меня ты — раб! Это твое добровольное признание, — Корнелий выразительно помахал кровавым листком, — тянет на тысячу смертных приговоров. Само собой разумеется, написать его мог только закоренелый еретик, который не боится вверять бумаге сокровенное. А как ты ловко нас дурачил! Мы думали, ты трус, предатель, мелкий негодяй, вития, грозный криком, не более того.
Мы обманулись: ты мужеством подобен Прометею, имя не лжет твое![106]
Увы, — князь тягостно вздохнул, — ты не бессмертен, как титан, а святые власти наши не обладают зевсовым терпением. Поэтому прими, мой юный Прометей, такой совет: прежде чем замыслишь сделать что-нибудь ради угнетенного народа, убить кого-нибудь, кто тебя выше, или иной подобный подвиг совершить, — припомни эту полезную бумагу! И учти, — здесь голос Корнелия зазвенел, как сталь, — если с княгиней Софией что-нибудь случится, немедля жди милисов в белых ризах! И не надейся оправдаться на суде: ты до него не доживешь, как твой владыка Марк Ульпин, этих признаний хватит, чтобы тебя подвергли лютым пыткам с целью получения дополнительных свидетельств, например, о твоих сообщниках-еретиках. Не думай также убивать меня, — ухмыльнулся князь. — Как только я умру, надежный человек доставит документ в Курию, и скоро ты последуешь за мною в ад, дружок. Так что молись о нас с Софией! Ты понял все, плебей?
Андрей, находившийся к тому моменту в полувменяемом состоянии, механически кивнул.
— Ну вот и славно, — осклабился Корнелий. — Одно дело сделано, можно и покормить беднягу Гуллаха. Итак, начнем, пожалуй…
Интерлюдия четвертая,
в которой делегат становится рабом не одного, а двух хозяев
Читателям слабонервным и благонравным, пропустившим предыдущую главу, автор сообщает ее краткое содержание: делегат Андрей Интелик явился к князю Корнелию Марцеллину с предложением убить княгиню Софию Юстину и таким простым способом разрешить все порожденные ею проблемы; в ответ Корнелий, пылающий страстью к Софии, с помощью четверки своих рабов-экзотиков принудил злополучного делегата написать признание в причастности его, то есть Андрея, к ереси Ульпинов, каковое признание и пообещал пустить в ход, если с Софией или с ним, Корнелием, случится какая-либо неприятность. …А несколько часов спустя окровавленный труп Андрея Интелика нашли в Эридовом лесу, что начинался сразу за северной окраиной Темисии.
К грядущему несчастью, труп не оказался трупом; явившего проблески сознания делегата срочно доставили в Авентинский госпиталь. Врачи, осмотрев больного, поставили диагноз: «Поверхностное ножевое ранение в грудь, вызвавшее значительную потерю крови».
За жизнь слуги народа можно было не опасаться. Вскоре к нему явились милисы, но не в белых ризах, а обыкновенные, в коричневых мундирах, и задали уместные вопросы по поводу происшествия. Сперва стражам порядка пришлось довольствоваться невразумительным бормотанием, но затем показания делегата обрели минимальную ясность, и милисы добросовестно зафиксировали в своих протоколах:
«Со слов пострадавшего, ночью на него напали трое, один из которых нанес ему ножевое ранение. Дальнейшее помнит смутно. Каких-либо примет нападавших не помнит совсем. Версия: ограбление».
Впрочем, несколько часов спустя следствие скорректировало свою позицию и, не без настойчивой подсказки свыше, стало полагать нападение на известного вожака толпы политическим покушением. Это бросало тень на сторонников Софии Юстины, но, конечно же, не на нее саму.
Таким образом, сыну Кимона Интелика не удалось принять участие в решающем заседании Плебсии. Трибун Кимон, конечно же, не мог ждать сына; о том, какая неприятность приключилась с Андреем, Кимон узнает после заседания. С Корнелием ему связаться также не удалось, и Кимон сделал то, что вынужден был сделать. 13 января Сто сорок восьмого Года Симплициссимуса народные избранники, по предложению своего трибуна, успешно провалили кандидатуру князя, сенатора и консула Корнелия Марцеллина на пост первого министра Аморийской империи.
Злосчастный делегат лежал один в своей палате и предавался горестным раздумьям. Несмотря на потрясение, а может, именно благодаря ему, Андрей запомнил свое «добровольное признание» слово в слово. Он понимал, это не сон, это кошмар реальный, и это означает, что князь Корнелий, бывший благодетель, а нынче властелин, действительно в любой момент способен затянуть петлю на его, Андрея, шее, — и легче, чем торквес на шее жалкого раба.
