скучающий вид, но губы выдавали волнение. Обнадеживающий признак.
— Хотите узнать больше о золоте? — спросил Сидней, вытирая носовым платком очки.
— Дело ваше, — пожал плечами Ник, изображая бесстрастие.
Сидней с улыбкой придвинулся ближе, оглядываясь по сторонам, не слышит ли кто.
— Как я уже говорил вам в Норфолке, там главным образом старые монеты. Слитков совсем мало. Они прибыли с испанских территорий в Южной Америке и составляли основную часть государственного золотого запаса, который хранился в Мадриде. В тридцать шестом году испанская армия под командованием генералов Франко, Молы и Кьепо де Льяно выступила против правительства в защиту государства и церкви от так называемой «красной угрозы». Немцы и итальянцы встали на ее сторону, а законное правительство поддерживали Мексика и Советский Союз. — Он поднял глаза на буревестника, как бы зависшего над головой. — Вы любите историю, мистер Крик?
Ник смотрел, как приливные волны разбиваются о дугообразный мол пляжа Сомо, чуял запах незнакомой еды и дыма, слышал корабельное радио, шипение моря под килем, взволнованные крики чаек, далекий грохот приближавшегося порта.
— Я свободу люблю, мистер Стармен, — ответил он. — Разве не ради этого велась война в Испании?
Сидней вздохнул:
— Не думаю.
— Так что там насчет золота?
— Да-да, — медленно кивнул Сидней, — в том-то и дело. Государственный резерв хранился в подвалах Испанского банка в Мадриде, а к концу лета тридцать шестого силы Франко были на окраинах города. Республиканское правительство ударилось в панику — будущее сулило лишь повязку на глаза и последнюю сигарету, — поэтому любой совет выглядел лучше, чем ничего. Джо Сталин высказывал массу советов. Отмечал, что потеря Мадрида не обязательно погубит страну, а потеря капитала наверняка погубит. Советовал для надежности перевезти весь золотой запас в Москву, пользуясь им, как валютным счетом, для закупки оружия и снаряжения. Посмотрите вон на тот военный корабль.
Светло-серый фрегат шел вдоль мола Пуэрточико, моряки в белой форме стояли у поручней со стороны моря.
— F-73, — прочел Ник на носу корабля. — «Каталунья».
— И у меня было когда-то такое же зрение, — с ворчливым восхищением вздохнул Сидней.
— Память у вас, видно, в полном порядке, — заметил Ник. — Испанское правительство приняло план Сталина?
Сидней кивнул:
— Что еще оно могло сделать? Попало в тиски между двумя идеологиями, и только одна казалась дружественной. — Он снял кепку, провел рукой по голове. — У Сталина был один гнусный подонок по фамилии Орлов, служил консультантом по безопасности при республиканском правительстве, которое поручило ему руководить транспортировкой золота. Он должен был сотрудничать с испанцем Негрином, бывшим тогда министром финансов, но, по-моему, действовал исключительно по своему усмотрению. Негрин организовал отправку золота из Мадрида на средиземноморское побережье в строжайшей тайне. Пятьсот шестьдесят тонн было спрятано в Карфагене в военно-морском арсенале. Орлов вызвал за ним из Одессы четыре русских корабля, и ночью двадцатого октября тридцать шестого года золото на сорока грузовиках доставили в порт. Никто не знал, что везет, а если у кого-то возникли догадки, они либо их проглотили, либо подавились. Говорят, Сталин хохотал до потери сознания, когда золото прибыло в Москву, и сказал: «Больше они своего золота не увидят, как не смогут за локоть себя укусить».
Ник улыбнулся:
— Хорошая история. Зачем же мы едем в Испанию, если золото ушло в Россию?
Воздух расколола громоподобная баритональная отрыжка. Сидней оглянулся: на палубе стоял Ленни. Он наклонился ближе к Нику:
— Затем, что сто ящиков в порт не попали. И если вы сообщите, что знаете сказку получше, мистер Крик, я Богом поклянусь, что соврали.
3
Сидней сошел на берег вместе с другими пассажирами, успешно проскользнул сквозь испанскую иммиграционную службу с такой же легкостью, с какой избежал паспортного контроля в Плимуте, и ждал хрипло пыхтевшую «глорию» у портовых ворот.
— Не верю в прикол насчет забытого паспорта, — объявил Ленни, когда старик влез в кабину. — По- моему, он у вас есть, а вы разыгрываете представление с плащом и кинжалом, чтобы произвести на нас впечатление.
— Зачем мне производить на вас впечатление, мистер Ноулс, скажите на милость? — спросил Сидней.
Ленни закурил, ища подобающего ответа, и нечаянно встретился взглядом с парой полицейских на мотоциклах, проезжавших мимо фургона с другой стороны.
— Кого они ищут? — пробурчал он.
Ник подался вперед, наблюдая за мотоциклистами в боковое зеркало.
— Никого, — доложил он. — Проехали.
— С испанской полицией лучше не ссориться, джентльмены, — предупредил Сидней.
— Вся английская наполовину со мной не сравняется, — заявил Ленни. — Что тут едят на завтрак?
— Хлеб, оливковое масло, помидоры, — перечислил Сидней, — пожалуй, немного сыра и колбасы.
Ленни качнул головой.
— Чертовски убого живут люди в странах третьего мира. У нас теперь глобальная экономика — можно было б подумать, жаркое уже готовится во всех четырех концах света. Тогда пойдем в «Макдоналдс».
— Я не ем в «Маконалдсах», — объявил Ник.
— Нечего теперь привередничать, Никель, — указал Ленни. — За границей надо есть то, что есть, если нету кафешек с фастфудом.
— Остановите, — велел Сидней, указывая на придорожное заведение под названием «Каса Пепе».
— Да оно ж иностранное, — возмутился Ленни.
— Разумеется, мистер Ноулс. За границей все иностранное.
— Иностранной бурды есть не стану.
— Очень хорошо, — кивнул Сидней. — Вы со мной, мистер Крик?
Ленни смотрел, как старик с Ником входят в кафе, чувствуя приближение головной боли, от которой ничто не помогало. Измена Ника хуже боли — она грозит смертью. Он тихо-мирно беседовал с парнем в Норфолке, в дороге, на пароме, доходчиво объясняя, чего от него ожидает, а маленький говнюк по- прежнему в ус не дует. Место Ника, закадычного друга, рядом с Ленни, а не со старым немощным сукиным сыном, который просто из чувства противоречия требует есть никуда не годное заграничное дерьмо. Иностранная еда Нику не нравится — дома он никогда не ходит в заведения, где готовят кебаб, — поэтому его готовность съесть какой-то бредовый континентальный завтрак не что иное, как предательство. Наверно, лопают сейчас оливки, анчоусы, прочую пакость, сговариваясь удрать от Ленни, когда он в очередной раз зайдет в туалет. Ленни бессознательно постучал себя по носу. Нечего миндальничать с двумя этими типами. Двое — компания, трое — толпа, значит, кому-то — трусливому и ненадежному — придется отвалить. Он поддернул штаны, запер дверцу фургона и ввалился в кафе, сморщив нос в жаркой волне черного табачного дыма, чеснока и громкой болтовни, поразившей его на пороге.
Сидевшие за общим столом водители грузовиков прервали дискуссию, разглядывая проходившего Ленни, и Сидней мгновенно почуял, что вновь прибывший невольно привлекает внимание. Он окинул
