— Давай пошевеливайся, — поторопил его Ленни.
— Никак не заводится, — выдавил Ник сквозь зубы.
— Особенно не налегай, — предупредил Ленни, — доконаешь сцепление.
Ник поставил обе ноги на педаль сцепления, схватился обеими руками за рычаг переключения передач, прилагая максимальные усилия. Наконец из коробки передач донесся мягкий щелчок.
— Есть, — усмехнулся он, нажимая на акселератор.
Мотор взревел, после чего раздался тошнотворный дымный хлопок, возвестивший, что сцеплению пришел конец.
— Ух ты, — сказал Ник, оглянувшись на Ленни.
Реакция на катастрофическую ситуацию была неадекватной. Ленни почесал спину, взглянул в боковое зеркало, потом на Сиднея.
— Просто взял и угробил «глорию», — вздохнул он. — Ленни знает.
Они сгрудились вокруг трупа «глории», бросая беглые взгляды на фатальную рану, как будто никогда раньше не видели смерти. Одного вида почерневшего от дыма капота оказалось достаточно для констатации гибели — заклинившее искореженное сцепление пробило дыру в картере, откуда в сорняки натекла лужица черного масла, словно кровь из разорванной артерии.
— Что теперь? — спросил Ник.
— Полагаю, пешком пойдем, — пожал плечами Сидней.
— Пешком? — вскричал Ленни. Пешком он никогда не ходит. Пешком ходят дети и женщины. Настоящие мужчины ездят. — Почему напрокат не взять тачку?
— Где? — спросил Сидней, оглядываясь. — Все равно придется идти до пункта проката.
Ленни тряхнул головой:
— Никель сходит. А мы с вещами тут обождем.
— У меня нет кредитки, — сказал Ник.
— Эль Сид одолжит.
— Эль Сид? — переспросил Сидней. — Пожалуй, мне нравится.
— Права-то на мое имя, — напомнил Ник.
Ленни покрутил головой и посмотрел на Сиднея.
— Вечно осложняет дело. Вечно других заставляет расхлебывать кашу, которую сам заварил.
— Мне придется пойти вместе с ним, — решил Сидней. — А вы, если хотите, тут ждите до нашего возвращения.
Ленни улыбнулся. Он не раз работал с любителями, поэтому им так легко от него не отделаться.
— Вот что я вам скажу, — изрек он. — Лучше будем держаться все вместе.
Они находились на мертвых обочинах когда-то оживленного порта, на участке с битым стеклом, сгоревшими автомобилями и граффити. Заржавевшие таблички на сломанных оградах напрасно пугали немецкими овчарками с волчьей кровью и приговорами угрюмых судей. Единственным признаком жизни вокруг оставались железнодорожные рельсы с длинными шеренгами вагонов, ожидающих разгрузки в доках.
— Может быть, безопаснее идти вдоль линии, — предложил Сидней, когда они подошли к неохраняемому переезду со шлагбаумом. — Наибольшая вероятность не напороться на полицию. — Его вещи лежали в старом матерчатом рюкзаке, свободно свисавшем с худых плеч.
Ник следовал за ним с небольшим чемоданчиком, последним шел Ленни, таща непомерную спортивную сумку «Найк». Железнодорожная колея изящно извивалась между заброшенными складами, украшенными старыми выцветшими рекламными плакатами, потом вышла на людный товарный двор.
— Может быть, в поезд сесть? — предложил Ник, заглядывая в пустой товарный вагон.
Сидней остановился, оглянулся на него, кивнул:
— Может быть.
Ленни рванулся вперед, тряся головой.
— Будь я проклят, не сядем мы ни в какой поезд. Возьмем напрокат «корсу». И кончено.
Ник пожал плечами, побрел вдоль железнодорожного полотна. Сидней остался стоять у открытых дверей товарного вагона.
— Знаете, мысль не такая плохая, — сказал он. — Судя по табличке, этот вагон идет на юг до Паленсии. Сэкономим кучу денег, получим немалое удовольствие.
Ленни шел дальше.
— Не думаю, мистер Ноулс, будто жизнь доставляла вам чертовски много радостей и развлечений! — крикнул вслед ему Сидней. — Когда я был в вашем возрасте… — Он не закончил фразу.
Когда Сидней был в возрасте Ленни, путешествие не обеспечивалось простой покупкой путевки в туристическом агентстве. Нынче искусство запрыгивать в поезд забылось, а в 1937 году Сиднея учили люди, которые обучались у тех, кто объездил по рельсам весь мир от Берлина до Билокси, от Кавказа до района пыльных бурь на западе США. Они сами давно превратились в пыль, но и через семьдесят лет испанский подвижной состав, похоже, ничуточки не изменился. Он провел пальцами по ржавым перекладинам лестницы на крышу, ностальгия оживила постаревшие органы чувств. Железо, дерево, смазка пахли и чувствовались на ощупь точно так же, тяжелые двери точно так же могли отрубить пальцы, а вместо прежнего совета не грузить в вагон больше ста человек или двадцати лошадей ныне красуется предупреждение, запрещающее перевозить опасные вещества. И за этим грязным двором Испания наверняка осталась прежней, кроме новых указателей на старых дорогах и современных зданий в древних городах. Люди будут выглядеть как прежде, хлеб будет иметь прежний вкус, разве что в стране стало безопаснее, чем на протяжении многих столетий. Сидней коснулся холодных полозьев вагонных дверей и повернул голову в тот момент, когда Ленни двинул Ника по спине, после чего пререкавшаяся пара исчезла за изгибавшимися дугой вагонами. Он подумал, не дать ли им уйти, дальше действуя в одиночку, потом взглянул налево, откуда за ним наблюдали трое юнцов в надвинутых на глаза капюшонах. Давно следят?
— Твоя проблема в том, — объявил Ник, — что ты параноик. Постоянно думаешь, будто каждый старается тебя надуть.
— Кто тебе сказал, будто я параноик? — потребовал Ленни ответа, хрустя кроссовками по гравию в пятнах смазки. — Нехорошо расхаживать, отпуская вольные замечания насчет психического здоровья людей, Никель. Это грубо.
— А по спине меня бить хорошо?
— Ты этого заслуживаешь, потому что кидала.
— Теперь я уже кидала?
— Ты всегда был кидалой, Ник. Никакой верности. Через две минуты после приезда сюда меня предал.
— Предал? Согласие на континентальный завтрак вместо гамбургеров вряд ли можно назвать предательством.
— Не важно, что ты сделал, но сплотился с Эль Сидом, значит, я уже не могу на тебя положиться.
— В чем?
Ленни помолчал. Пухлое лицо покраснело под утренним солнцем.
— Видишь, Никель? Сам факт, что ты спрашиваешь, говорит обо всем. — Он с высокомерным презрением зашагал дальше. — Ленни знает и очень, очень разочарован.
— Меньше, чем Сидней, — тряхнул головой Ник. — Старик наверняка решил, что связался с парой истинных идиотов. — Он оглянулся назад. — Кстати, где он?
— Видишь, что я имею в виду? — усмехнулся Ленни. — Не можешь даже уследить за чертовым пенсионером. Пойди поищи.
Ник бросил чемоданчик и пошел обратно вдоль рельсов. Ленни Ноулс никогда не признает обязательств, никогда не несет ответственности и никогда — никогда — не извиняется. Твердо придерживается неписаного закона, предписывающего рабочему классу тупое упрямство, и Ник пришел к выводу, что легче подчиняться, чем спорить. В его обществе вообще не было бы ничего приятного, если бы Ленни все время не протыкал выдуваемые им самим пузыри. Держит яйца в одной корзинке и чем быстрее и
