никак не мог осознать ужас деяния в грязи за будкой для дорожных сборов. Мужчина, которого Кобб оставил за ним присматривать, забрал стакан у плачущего мальчишки, потащил за руку из конюшни. Что-то шепнул ему на ухо, прежде чем выйти, кивнул Сиднею, который поднял пистолет и нажал на спуск, забыв взвести курок. Вместо выстрела раздался слабый короткий щелчок, и, когда он взвел курок, мальчик оглянулся, с надеждой вытаращив глаза. Пистолет выстрелил, пуля ударила в бровь, сорвав скальп и свалив мальчишку в грязь. Он перестал дергаться, прежде чем Сидней успел сделать второй выстрел.
— Хорошо поработал, — объявил Кобб, прочитав его мысли. — Ничего. С каждым днем будет легче.
— Этим и занимается ремонтно-полевая бригада?
— Среди прочего. Без дела стараемся не сидеть. — Кобб выдвинул ящик стола, вытащил сигару, старательно раскурил длинной спичкой, как бы тяня время. — Это учебный лагерь герильи.[42] Знаешь, что такое герилья?
Сидней покачал головой.
— Скоро узнаешь. Тут тебе не регулярная армия. Мы ejercito[43] не слушаем. Работаем на генерала Орлова, а он отчитывается лично перед дядей Джо Сталиным. Командовал партизанскими отрядами во время Гражданской войны в России и в Польше. Толковый малый — первым тебе скажет, что этой стране конец, если она будет и дальше мятежничать и играть в свои игры. Видел, что делали ваши ребята в Хараме? Имели шанс накатиться на регулярных снежным комом, а республиканцы раз за разом бросали их на прорыв, только чтобы попасть в газетные заголовки. «Если на каждого убитого члена бригады придется по два сантиметра колонки, я выиграю войну в газетах». Кто это сказал? Не знаешь? Ваш босс, Андре Марти. Я его слушал. А посмотри на эту жирную задницу, Хемингуэя, который вместе со своими шлюхами разъезжает по линиям обороны, как какой-нибудь долбаный принц Уэльский. В прошлом году видел сукина сына в университетском городке в Мадриде. Мы там стояли против Испанского легиона — тупые ублюдки, но вместе с тем, как мы поняли, честные и благородные. — Кобб пробежался толстыми пальцами по черным волосам, раздавил ногтем вошь. — Договорились за час до наступления темноты прекращать огонь: те и другие подбирают убитых и раненых, подвозят еду, выметают дерьмо и всякое такое. Ну, является как-то вечером Хемингуэй с какой-то хихикающей дамочкой. Разливает по кругу дешевый коньяк, требует, чтоб ему дали выстрелить по врагу, понимаешь, в войну поиграть. — Кобб глубоко затянулся сигарой, тряся головой. — Мы старались ему объяснить насчет соглашения о прекращении огня, только он настоял на своем, выпустил два десятка патронов. Потом девке дал пострелять. Потом они смылись обратно в отель рассказывать идиотам дружкам про войну. Через десять минут по нас ударила артиллерия, три человека были убиты, и дальше уж не было никаких перемирий. — Он выпил стакан коньяку, налил снова. — Не имеешь понятия, о чем идет речь, малыш? — Он рассмеялся, позабавленный собственной страстью. — Думаешь, я хоть за что-то из этого дам крысиную задницу? Слушай сенсационную новость: три отряда моих ребят могут удержать вражескую дивизию, действуя в тылу мятежников, охраняя дороги, мосты, телеграфные линии. Мы избегаем контактов. Передвигаемся ночью. Атакуем, исчезаем, изматываем, шпионим и таем. Извлекаем выгоду из хаоса, живем на доходы с земли. — Он осушил бокал, налил снова. — Вот куда ты попал. В Англии кем был, зверобоем, охотником или что-нибудь вроде того?
— Егерем.
Кобб ткнул сигарой в его сторону:
— То, что надо. В бригадах большинство городских, высокообразованных, с золотыми сердцами, а в поле от них ни хрена толку нет. Ты другой, ты талантливый киллер, малыш. Как считаешь, скольких грохнул на Горе Самоубийц?
— Четырнадцать наверняка. Может, на пару больше.
Кобб выпустил дым «гаваны» и фыркнул.
— Наверняка четырнадцать! Во Франции тебе бы за это навесили дерьмовый Военный крест. А тут — шиш, если бы я тебя не нашел. Теперь разбогатеешь. — Он подался вперед, словно собравшись открыть секрет или сделать важное замечание, но что-то его отвлекло в конце комнаты.
Сидней оглянулся. Ничего, кроме летучего воспоминания.
— Пилар! — заорал Кобб.
Дверь распахнулась, вошла молодая женщина с лицом, похожим на растаявший воск. Левая рука заканчивалась сильно распухшим обрубком. Она не сказала ни слова.
— Покажи товарищу его место и приходи принять немножко лекарства с папочкой Коббом.
9
Сидней шел к берегу озера на окостеневших ногах. Ленни какое-то время наблюдал за ним, потом перегнулся через спинку кресла, шлепнул Ника по ляжке.
— Проснись, посмотри на Эль Сида!
Старик, совсем голый, входил в накрытую туманом воду.
— Не могу я на него смотреть, — простонал Ник. — Где он ночью спал, черт побери?
— Старый дурак возле костра устроился.
— Я серьезно думаю, что обморозился, — объявил Ник. — Ноги онемели. — Он полез за сигаретами. Руки у него лихорадочно дрожали. — Надо закурить, согреться. Хочешь?
Ленни вытащил «Силк кат».
— Какого дьявола мы тут делаем?
Ник перелез на переднее сиденье, включил мотор, пустил обогреватель на полную мощность.
— По-моему, приключение переживаем.
Сидней подошел через пятнадцать минут с сиявшей кожей, но мрачным лицом.
— Похоже, Эль Сид кипятком писает, — заметил Ник, и старик оскалился опасной понимающей улыбкой, проходя рядом с машиной.
— Джентльмены, — сказал он, — у меня к вам вопрос.
— Выкладывайте, — вздохнул Ленни.
— Хорошо. Почему в тюрьмах полно идиотов? — Он перевел взгляд с одного на другого, зная, что парочка неплохо знакома с внутренней ситуацией.
— Понятия не имею, — пожал плечами Ник.
— О том я и говорю. Объясню — ловят лишь глупых преступников. Умные и хитрые вокруг нас свободны как птицы.
— И в чем суть, мистер С.?
— В том, что умные преступники — а мы с вами преступники — не въедут в Сарагосу в ярко-синей инвалидной машине, угнанной в Сантандере у безногого, и совершив вооруженное ограбление меньше чем в тридцати милях оттуда. — Он постучал по крыше машины. — У нас серьезная проблема, джентльмены.
— У нас нет, — возразил Ленни, указывая на берег, где два рыбака выгружали лодку из кузова пикапа. — У них будут.
Через тридцать минут они ехали по дороге, и бедствия холодной ночи таяли инеем под поднимавшимся на безоблачном небе солнцем. Инвалидную машину завели глубоко в лес по сильно изрезанной camino forestal[44] и оставили за кирпичной стеной в конце тракта. Профессорские свидетельства о правоте фашистов в Гражданской войне так и остались на заднем сиденье, несколько засаленные после двух ночей под Ником. Ленни старательно стер с руля свои отпечатки, оставив полный набор на крыше, когда наклонялся для этого. Вернувшись пешком к озеру, увидел, что рыболовы исчезли в тумане, поэтому для угона грязной красной «тойоты» не требовалось никаких усилий, тем более что владелец с очаровательной деревенской наивностью оставил ключи в замке зажигания.
— Видите? — спросил Ленни, тряхнув головой. — Хоть они и заметили пластик, ключи все равно оставили. Никто не ожидает, что калека пойдет на угон.
В Сарагосу приехали в девять с небольшим, поставили машину на стоянку, отправились искать торговцев-нумизматов. К десяти часам монета Ника была продана за одиннадцать сотен евро, что было
