Катя подошла и поцеловала Витю в колючую щёку.
– Даник, что думаешь?
– Да хрен их знает, Дим. Этот – вылитый птеродактиль. А тот – индеец какой-то. А вот этот – помесь.
– Угу. Лодку посмотрел?
– Спрашиваешь. Не круизный лайнер, но по сравнению с нашим плотиком – просто крейсер. И ещё – я ребят послал этих дебилов пособирать, а то разбежались кто куда.
– Дело, – Мельников принюхался и сморщился, – пусть закопают поглубже этих уродцев и как следуют Ержана и Филиппыча похоронят. Да и, – Сенсей показал на судно, – пусть голову похоронят и лодку, как следует, песочком и травой почистят. Воняет – спасу нет. Поставь наших ребят – пусть пинками их стимулируют. Хватит церемониться. Как отмоют – будем всех грузить на борт и уходить.
Данияр хмыкнул.
– На ужин и завтрак припасов с лодки хватит, а потом? Чем всю ораву кормить будем?
Дима промолчал, тяжело посмотрел на друга и пошёл, наконец, разговаривать с Виктором.
Егоров нашёлся под ближайшей пальмой. Нескладный тощий человек сидел, опёршись спиной о ствол дерева, смотрел на прибой и глупо улыбался. Подошедшего к нему Мельникова он, похоже, просто не заметил. Дима постоял с минуту, а потом кашлянул.
– Кхм. Не занято?
– А? А. Нет, конечно, нет. Садитесь.
Витя сначала пододвинулся, затем до него дошло, что он сидит не на скамейке в парке и на пляже полно места, и покраснел.
'Придурррок!'
Затем Витька ещё раз посмотрел на Диму-сана и… удивился.
'А чего это я к нему на 'вы'? Он же наверняка моложе меня'
Егоров согнал с лица улыбку и просто кивнул на место по соседству.
Они 'поговорили'. Витька молчал, слушая, как Мельников, разливаясь соловьём, поёт ему дифирамбы и хвалит его за храбрость, смелость и т.д. и т.п. и медленно зверел. Этот человек, который, вне всякого сомнения, был на порядок сильнее, чем сам Виктор, в эту самую минуту сидел рядом с ним и унижал его, может быть даже, не понимая этого.
Раньше Витя стерпел бы и не подал виду. Но не сейчас. Егоров не стал прерывать снисходительные 'похлопывания по плечу', мол, 'ничего, молодец, хвалю!' и не стал рассказывать историю про отца и деда, которая потащила его вперёд. Он просто встал и молча ушёл, прервав Сенсея на полуслове и оставив его сидеть на пляже с самым дурацким видом.
'Да кто ты, мать твою, такой, чтобы меня оценивать?'
Виктор Сергеевич Егоров, наконец, повзрослел.
На Большую землю большая часть обитателей малого острова перебралась уже к полудню, оставив за собой пустой лагерь и две аккуратные могилы. Ержана и деда. Налётчиков мужики закопали прямо на пляже, тщательно разровняв место, чтобы и следа от них не осталось.
Под навесом, где Ержан-ага хранил все поднятые Виктором вещи, их осталось всего трое. Сам Витя и Олег с Олей, которые теперь ни на шаг не отходили друг от друга, вызывая у Егорова чувство жгучей зависти. Ребята не устраивали романтической бредятины, а просто держались за руки. Слова им были не нужны.
Витька мысленно порадовался за хороших людей, которые, как он искренне надеялся, станут ему настоящими друзьями и с тоской посмотрел на пустынный берег, по которому Катя, взяв за руку сына, ушла вместе со всеми к проливу.
'Э-эх… хорошо, хоть не с мужем под ручку…'
Олег, отвлекая Ольгу от переживаний из-за гибели деда, заставлял её по второму разу сортировать добытые вещи. Перед своим уходом Дима-сан дал вполне ясные указания. Добытые сумки ополовинить, забрав самые ценные и нужные, с точки зрения выживания всего коллектива, вещи, а остальное – упаковать обратно.
– Отдадим сумки хозяевам. А будут ерепениться, и требовать назад всё – утопим и пусть сами достают!
Вот этим самым пара и занималась.
'Ладно. Пора дело делать…'
Витька поднял тяжёлый чёрный меч, сделанный из древесины немыслимой твёрдости, помолчал минуту, собираясь духом, и пошёл копать могилу.
Девочку, которую он так не успел спасти, Егоров решил похоронить лично. Выбрав место среди пальм, с хорошим видом на море, Витька принялся долбить мечом землю, обливаясь потом и изредка поглядывая на маленькое тельце, завёрнутое в потрёпанную циновку.
– Ты молодец, Витя. Ты…
Егоров обессилено поднял голову и вытер заливавший глаза пот. За пятнадцать минут работы землекопом он вымотался и утратил всякую способность чему-либо удивляться.
'Катя. Вернулась'
Дышать было тяжко. Говорить – тем более.
– Ты. Чего. Тут?
Женщина оглянулась на навес – возле Ольги сидел Антошка и о чём-то с ней говорил.
– Я подумала… мы подумали, что лучше мы подождём лодку здесь. С тобой… – Катя быстро, излишне быстро поправилась. – С вами. Мельников обещал после обеда нас всех отсюда забрать.
Витька обессилено повалился на землю и, мысленно проклиная свой непрезентабельный вид, счастливо улыбнулся.
– А вот это, Кать, очень хорошая мысль.
Женщина ушла к ребёнку, а окрылённый Витя в пять минут закончил свою нелёгкую работу и, позвав на помощь Олега, похоронил ребёнка. Снова навалилась тяжесть.
– Слышь, Витя, – напарник тоже был мрачен и подавлен, – надо у детей узнать её имя и крест хотя бы поставить.
– Узнаем. Поставим.
Егоров посмотрел на свои обломанные ногти, на размочаленный об плотную землю меч и принялся рыть ещё одну, совсем маленькую могилку.
Похоронив (не закопав!) голову безымянного европейца, снятую с носа каноэ, Витя счёл свои дела на сегодня исчерпанными, облегчённо вздохнул и, кося глазом на мелькавших между пальм женщин, ринулся в море смывать с себя пот, пыль и усталость.
– Да… твою же мать! Красавец, ёкалэмэнэ!
Голый Витька сидел на мелководье, ругался в полный голос и яростно тёр бока хрустящим от соли песочком. Кожа горела огнём, вдобавок соль сильно кусала царапины, но всё равно – было хорошо.
– Морда битая, сам тощий, небритый… под глазом фингал, нос до сих пор опух… а она…
Егоров застыл, глядя за горизонт, и задумался над точным определением – а какая ОНА?
И опять прошляпил всё на свете.
Витя успел подумать о том, что Катя – совершенно точно лучшая женщина на всех Землях вместе взятых и что он её… но тут за спиной раздался тихий голосок.
– А я…?
Витька от неожиданности вздрогнул и его язык сам собой, отдельно от головного мозга выдал.
– А ты – самая лучшая девушка на свете и я тебя люблю!
Егоров с клацаньем захлопнул рот, покраснел и схватился за голову.
'Что я наделал!'
Потом он вспомнил, что вся одежда, включая трусы, постирана и сушится на горячем песке и он, Виктор Сергеевич, блин, Егоров. Сидит. Перед своей. Да! Чёрт возьми! Любимой. Женщиной! Голый!!!
'Ой-ёооо!'
От стыда хотелось провалиться сквозь землю. За спиной с минуту помолчали.
– Витя.
