принимать решение было очень страшно. Сердце бешено колотилось в груди, а перед глазами плыли разноцветные круги.
– Кать, ну чего встала? – Ольга, светя на всю округу лиловым фонарём, обернулась. – Пошли, мужиков кормить надо.
'А ведь у неё пять часов назад деда убили…'
– Иду, Оленька. Антоша. Сынок. – Катя очень серьёзно посмотрела в глаза сыну. – Мы теперь вон там, с дядей Витей жить будем.
Дети, как Виктор и думал, оказались бывшими пассажирами германского лайнера. Когда солнце покатилось на закат и душная влажная жара начала спадать, уступая место вечерней прохладе, тётя Уля, заодно руководившая и всеми медработниками, коих нашлось аж четыре души (два стоматолога, уролог и работница регистратуры), дала разрешение на беседу с самым старшим мальчиком, самочувствие которого не вызывало больших опасений. Длинный худой мальчишка баюкал перевязанную руку и озирался по сторонам. Сидеть в центре поляны, когда на тебя жадно смотрят сто сорок человек, ему было и страшно и неуютно. Заметив это, Дима-сан прервал посыпавшиеся со всех сторон вопросы и взял слово.
– Сегодня произошло несколько событий, о которых надо обязательно сказать…
Сенсей коротко пересказал всё, что и так было известно каждому, попросил почтить память Ержана и Филиппыча минутой молчания и объявил о том, что от его щедрот каждый сейчас получит по двадцать грамм 'Хеннеси'.
– Сами решайте, как и за что пить. За погибших или за тех, кто защитил нас, – Мельников загрохотал, театрально поднял руку и указал на Витькин навес, – за Победу или за своё здоровье. Подходите к Данияру.
С немецким мальчишкой получилась полная ерунда. Тот, как это ни удивительно, ни слова не знал по-английски, а среди пассажиров и экипажа 'Пегасуса' по-немецки с горем пополам мог изъясняться только второй пилот. Так что процесс получения информации был долгим, нудным и очень неспешным.
Сначала Дима-сан формулировал вопрос, затем Виктор, как 'штатный' переводчик, толмачил на английский. Потом Йилмаз морщил ум, считал свои пальцы и что-то гавкал по-немецки. После ответа мальчишки всё повторялось в обратную сторону, с той лишь разницей, что сначала ответ турок переводил для своих и лишь затем для остальных.
Мальчика звали Йоахим, ему было двенадцать лет, и он был коренным берлинцем. Вместе с родителями и старшей сестрой он вылетел на отдых в Турцию, но попал в грозу, а потом и в авиакатастрофу. Самолёт, по словам мальчика, удачно сел на воду, и экипаж спустил на воду надувные плоты, которых, разумеется, хватило на всех.
На этом месте командир Орхан покраснел и попросил Йилмаза этого не переводить. Его авиакомпания экономила на всём. Плотов и прочих 'мелочей', на бортах, летавших вне воздушного пространства европейского союза, с его строгими правилами и контролем, не было.
Немцы плыли три дня, но доплыли все, не потеряв по пути ни одного человека. Им сильно помогло течение, которое тащило вереницу круглых плотиков вперёд, невзирая на встречный ветер.
– И ещё мы гребли вёслами всё время.
Мальчишка показал, как он это делал. Люди вокруг него были свои. Они 'не кусались', не шумели, а жадно слушали чудесную историю спасения пассажиров лайнера, которых уже успели 'похоронить'.
Воду немцы нашли только на третьем по счёту острове.
А потом, однажды утром, их разбудили туземцы.
Мальчик всхлипнул.
– Очень многих убили. Просто так.
Йилмаз, а затем и Виктор это перевели, и на поляне наступила полная тишина.
Дикарей было восемь или десять, Йоахим точно сказать не мог. Они быстро подавили сопротивление, убив всех, кто хотя бы смел поднять на них глаза и рассортировали людей.
– Всех старых убили. А потом меня и остальных связали и погрузили на лодку.
– Сколько вы плыли? Можешь сказать?
Мальчишка, выслушав вопрос Мельникова, уверенно кивнул.
– День, ночь и утро.
Дима-сан переглянулся с Данияром и другими своими ребятами, сидевшими ближе всего. Первый зам и лучший друг только пожал плечами и продолжил чистить песком меч, снимая с него толстый слой ржавчины.
Надо – значит надо.
Редкие голоса, твердившие, что, мол, 'так этим фашистам и надо' и 'нехрен в чужие дела лезть', Дима пропускал мимо ушей. Принципиальное решение идти на помощь… эээ… соземельникам (или сопланетникам?) было принято сразу и бесповоротно. Со слов мальчишки выходило, что дикарей, среди которых было трое 'больших и рыжих', оставалось пять или семь. Каноэ без труда могло вместить полтора десятка человек, а если добавить внезапность нападения…
– Возьмём Йоахима с собой. Он покажет, где, что и как. Так, Даник?
– Угу.
Данияра было не оторвать от меча. Ржавая железка приобрела блестящий вид и снова обзавелась острой режущей кромкой. Казах повесил меч себе на пояс и поднялся. Шум и гомон на поляне быстро утих.
– Идти надо.
Мельников благожелательно кивнул.
'Продолжай'
– Нас здесь слишком мало, чтобы делиться и вспоминать прошлые дела. Мы все – земляне…
– Мы все – земляне…
'Угу. Земля в иллюминаторе, земля в иллюминаторе видна…'
Чем дольше Витька находился в лагере Мельникова, тем меньше ему нравилось происходящее. Его снова попросту не замечали. С Катей стремились пообщаться все. К Олегу и к Ольге тоже лезли с вопросами, а его – не замечали. Да и фиг бы с ним, к славе Егоров никогда не стремился, но процесс его оттирания на периферию был быстр, чёток и решителен. В эту минуту Даник, явно с подачи Сенсея, решал кто пойдёт в спасательную экспедицию.
На самом деле идти в плаванье и сражаться Витька совсем не хотел. Это было опасно и, на самом деле, глупо. К немцам он не питал никаких дружеских чувств и спасать их не рвался. Он прекрасно отдавал себе отчёт в том, что в утренней драке ему просто повезло. И что сам Данияр и все остальные ребята, которых он назвал – гораздо крепче его. И что если бы не Олег и не Катя, то сейчас его труп лежал бы на пляже, а голова, возможно, украшала нос каноэ.
От этой мысли Егорова пробил озноб, но делать было нечего. Он должен был доказать своей будущей женщине, что способен отстоять и свои, и её интересы.
'Сказал 'А', говори и 'Б'
Виктор посмотрел на Катю. Вздохнул. И вышел в центр поляны, к костру.
– Я пойду.
Данияр поперхнулся.
– Э… Витя, ты не можешь идти с нами…
Это видели все. Долговязая сутулая фигура кабинетного червя ни шла ни в какое сравнение с крепкими и ладными парнями из группы Мельникова.
Виктор Егоров посмотрел на Катю, потом на ухмыляющегося Сенсея и, пожав плечами, как можно равнодушнее бросил.
– Да нет. Могу. Это же МОЯ лодка.
На поляне воцарилась оглушительная тишина. Все видели – это вызов. Открытый наглый и борзый вызов ВСЕМ. Потому что ВСЕ считали лодку общим достоянием.
– Чего? Витюня, ты чего? – Данияр теребил рукоятку меча, искоса поглядывая на шефа. Мельников уже не улыбался, а холодно, серьёзно и без прежней приязни смотрел на Виктора. – Какая она твоя? Она общая. Наша. Так ведь? А?
