и вручил ему ещё три сотни замусоленных баксов – всё, что имелось у него в кошельке на момент вылета в Турцию.
– Дуй в магазин, купи сотку, симку и жратвы побольше. Ну там… мыла, зубных щёток и всего по мелочи. Давай, одна нога здесь… а… стой! Ноутбук свой оставь!
Лицо парня обиженно вытянулось.
– Да верю я тебе. Купи что там надо… для интернета. Всё. Бегом.
Сивухи тёплого бурбона без льда Егоров уже не чувствовал. Он прихлёбывал виски, как чай, искоса поглядывая на экранчик Вовкиного ноутбука. Там, застывшим стоп-кадром, маячила довольная, холёная и белая рожа Йилмаза.
У этого Йилмаза был белоснежный китель с золотыми нашивками и галунами командира корабля и новенькое блестящее обручальное кольцо на пальце. Ещё у него была надменно выпяченная нижняя губа, полное, лоснящееся лицо и равнодушный взгляд.
– Я его убью. Я его убью.
Позади мерно раскачивающегося турка, на диване, в обмороке лежала Жанночка.
«Жаль девчонку. Досталось же ей сегодня»
Витька, покачиваясь встал, поднял за собой любимую и, держась рукой за стену, повёл Катю в спальню.
Рейс «Пегагус» Алма-Ата – Анталья благополучно долетел до места назначения и произвёл посадку точно по расписанию.
Майор Шевченко успешно довёл свой старый самолёт до военного аэродрома близ Херсона.
Спешная проверка интернета показала, что и чартер Air Berlin и «Гольфстрим» из Гатвика нормально добрались до своих аэропортов. И что вообще – первого июня на планете Земля не пропал ни один самолёт.
Единственная хорошая новость, за исключением того, что все пассажиры того рейса были живы и здоровы и жили СВОЕЙ обычной жизнью было то, что дата возвращения совпала с календарём на Витькином Zenith'е. За окном таун-хауса стояло первое сентября.
«Как я провёл лето…»
Егоров помог раздеться своей женщине и на последних искрах сознания рухнул на белоснежные простыни.
Когда на следующее утро довольный барышами Вовка постучал в дверь дома, который арендовала эта странная компания, ему открыли далеко не сразу. Хозяин дома был хмур, не брит, лохмат и распространял вокруг себя таааааакой аромат перегара, что хотелось сразу упасть.
– За ноутом?
Глаза у Виктора Сергеевича были красные, а голос скрипуч, как несмазанная дверь.
– Погоди. – В ладони Егорова возникла ещё одна бумажка. – Вискаря принеси. Потом поговорим. Нам там…
Мужчина помрачнел так, что Вовка поперхнулся и своё возмущение по поводу прихватизированного ноута проглотил.
… хороших людей помянуть надо. Ступай.
– А может… ?
У Оли был красный распухший нос и огромные мешки под заплаканными глазами. Было видно, что девушка не спала ни минуты. В её глазищах было столько надежды, что убито молчавший Олег, только и смог, что молча отвернуться.
Всё было понятно. Всё было сказано.
– Нет, Оленька, – Катины пальцы накрепко переплелись под столом с пальцами Виктора, – нет. Не может. Они – настоящие.
Над столом в гостиной, вокруг которого собрались все, даже семидесятилетний Уилл, повисла гробовая тишина.
Витька сидел, слушал, как шумит за окном дождь и… зверел.
– Витя, мне больно!
Длинные тонкие пальчики Кати побелели от напряжения.
– А? Прости.
Виктор глубоко вздохнул и грохнул кулаком по столу.
– Да. Они настоящие. А мы тогда – кто? Ксерокопии? Био… мать их… роботы что ли?!
Егоров снова шарахнул кулаком по столу.
– Нет. Я. Мы. Все. Люди.
– Вторые…
– Нет. Другие. Но не «вторые». Может быть, та штука и копировальная машина, может быть – мы и копии. Но мы – люди. Другие люди. Вот так! Что, Катя?
Любимая сидела с побелевшим лицом, закусив ладонь и с ужасом смотрела на мужа.
– Ксерокс? А если у них ТАМ не получилось? И мы тогда… «третьи»?
Петро Олександрович закряхтел и схватился за сердце, а древний дедок, выслушав перевод, заперхал и замотал головой.
– Идиоты. Какие же вы, русские, идиоты. Мы дома и это главное, а остальное – ерунда.
Конец первой книги.
