Зелень. Трава. Благодать.

— А где твоя сестра Колин? А, вот и она. Колин, и ты тоже иди, — успевает сказать миссис Мэлинсон прежде, чем в ее голову начинает закрадываться смутное подозрение. — Вы, ребята, здесь часом ничего не затеяли? Ведете себя как надо?

— Да, миссис Мэлинсон, — отвечают ей все хором.

— А что там у тебя за спиной, Генри? — спрашивает она.

— Да так, ничего особенного, — сообщаю я ей. — Столешница и два шлакоблока.

— И что вы собираетесь со всем этим делать?

Тут встревает Гарри:

— Йоу, Джина, как дела?

— Отлично, Гарри, а как у тебя?

— Спасибо, тоже хорошо, — говорит он. — У тебя случайно не будет минутки? Надо поговорить насчет оплаты за газон.

— Ммм, давай как-нибудь потом, ладно? — уклончиво отвечает она вопросом на вопрос. — Мне сейчас главное этих двоих накормить.

— Нет проблем, Джина. Потом так потом. — Дождавшись, когда миссис Мэлинсон скроется за дверью, Гарри лукаво подмигивает мне: — Она еще не до конца расплатилась за стрижку газона. Ну что, продолжим наше шоу?

Арчи с Гарри вновь занимают исходную позицию у пятнистой тачки. Арчи громко командует Толкай. Гарри срывается с места. С Эрдрик на Святого Патрика заворачивает полицейская машина. Копы, кричу я. Гарри снова тормозит инвалидное кресло. Под неодобрительный ропот собравшейся толпы зрителей мы с Бобби Джеймсом оттаскиваем с дороги шлакоблоки, чтобы полицейская машина смогла проехать. За рулем мистер Джеймс при исполнении (и это за два часа до свадьбы собственной дочери). Тормозит около меня.

— Йоу, Генри, что тут у вас такое? — спрашивает он.

— Йоу. Как, сегодня тоже работаете? Не пойдете на свадьбу? — удивляюсь я.

Он приближает лицо ко мне:

— Я бы с радостью. Где Бобби Джеймс?

— Вон там, за машиной прячется со своей девушкой, — говорю я и показываю в нужную сторону.

— С кем прячется? Уже умудрился девчонку себе подцепить? — в свою очередь удивляется мистер Джеймс.

— Даже не спрашивайте: я сам ни за что бы не стал с малолеткой встречаться.

— Слышал, жена его сегодня как следует отходила пакетом с какашками. По этому поводу поступило три звонка в 911.

— Я не могу подтвердить, равно как и опровергнуть данные слухи, — с деланной серьезностью сообщаю ему я.

Мистер Джеймс, в этих делах мужик тертый, только беззвучно смеется в ответ.

— Понимаю, — говорит он. — К тому же мне сейчас не до того. А у них там все по-взрослому или как? А то как было бы хорошо в один день сразу от двух нахлебников избавиться.

Теперь моя очередь смеяться. Мистер Джеймс мне нравится.

— Боюсь, не выйдет. У него же на лице написано: «Вечный маменькин сынок», — говорю я.

— Клянусь, я скорее сам его пристрелю, Генри, — говорит он.

— Лучше уж сразу, сейчас, а то потом некогда будет, да и жалко станет, — советую я ему.

— Ладно уж, пусть до завтра побегает, — смеется он мне в ответ. — Рад, что вид у тебя бодрее, чем вчера вечером.

— Да уж, — говорю я.

— С теми ребятами все в порядке, — добавляет он. — Всех уже отпустили домой.

— Я слышал.

— Но сам лучше пока держись подальше от спортплощадки, хорошо?

— Да, конечно, — говорю я.

— А Гарри там что — нацепил костюм для аэробики? — с изумлением в голосе интересуется он.

— Да хрен его знает, лучше сами у него спросите, — советую ему я.

Мистер Джеймс опускает боковое стекло с пассажирской стороны.

— Йоу, Гарри, — окликает он его. — Что это на тебе такое? Костюм для аэробики?

— Йоу, Роб, — отзывается Гарри. — Нет.

— А похоже. Ладно, ребята, увидимся на свадьбе. Да, и еще, кстати, когда Арчи раскроит себе череп об асфальт, скажите диспетчеру, чтобы вызывал не меня, а «скорую помощь». Хочу успеть чего-нибудь перекусить перед свадьбой дочери.

И с этими словами уезжает. Если последнее замечание и имело своей целью как-то нас вразумить, то мы все равно благополучно его прохлопали: не успевает машина скрыться за углом, как у нас уже снова готов трамплин. Буквально сразу же все снова бросаются по своим местам. Гарри и Арчи отступают назад, разворачиваются и летят в атаку. На этот раз безо всяких помех. Арчи глядит сверху на приближающийся трамплин, как пилот бомбардировщика, готовый обрушить тонны металла и взрывчатки на голову аятоллы Хомейни. Он вот-вот взлетит с трамплина со скоростью 100 миль в час, шутя перемахнет через солнце и покажет всем этим ходячим хлюпикам внизу, у кого здесь в квартале самое крепкое очко.

Шлеп. Бац.

В жизни не всегда все бывает по справедливости. Иногда плохие торжествуют, а хорошие незаслуженно несут наказание. Не знаю, как там у вас, у заблудших и одураченных идолопоклонников, а нам, католикам, Папа Римский ясно объяснил, что придет Судный день, и тут-то Большой Мальчик все дерьмо у нас из жопы огнеметом и повыжжет. Однако до той поры всем все, как правило, сходит с рук, даже если кажется, что так быть не должно. Вот, например, как сейчас, когда мы с Гарри на пару незаслуженно страдаем от побоев отца С. Томаса Альминде, OSFS, в церковной ризнице. Мы прибежали сюда из дома, нацепив стихари прямо поверх школьной формы. В таком виде, и никак иначе, любой церковный служка обязан являться в храм даже летом. На пороге мы оба споткнулись и со звучным грохотом полетели на пол друг через друга, чуть животы не надорвав от хохота. Стеклянная дверь с силой захлопнулась за нами, отчего тут же разбилась вдребезги. Святой отец, который в это время был занят тем, что наставлял на путь истинный одну хорошенькую разведенную мамашу с великолепным бюстом, посчитал, что в данном случае без физического наказания никак не обойтись. Тут уж ничего не попишешь: воротничок священника, равно как и полицейский значок, — отличный аргумент в пользу узаконенного права давать волю рукам. Поскольку я меньше и легче, чем Гарри, святой отец поднимает меня в воздух, ухватив за волосы. Слезы из глаз так и брызжут, единственное, чего мне сейчас хочется, — это порвать ему глотку за то, что он, бля, творит с моей прической, но все же приходится стиснув зубы молчать. Со священником такое не прокатит. Лучшее, что можно сделать в этой ситуации, — крепиться и не подавать виду, что тебе больно. В этом смысле Гарри сейчас особенно тяжело: он, как телка, ревет, а святой отец тем временем знай себе навешивает ему подзатыльник за подзатыльником ладонью со здоровым перстнем, повернутым камнем вовнутрь.

— Сколько можно повторять, что церковный служка должен вышагивать со смиренным достоинством? — вопрошает он.

Но вот побои закончились, и теперь святой отец держит нас обоих, обхватив за плечи. Гарри постепенно прекращает хныкать.

— Оставьте волосы как есть, мистер Тухи, — говорит мне отец Альминде. — Ваше тщеславие — не что иное, как признак слабости духа.

— Да, святой отец, — отвечаю я.

— Я имел в виду, мистер Тухи, прекратите начесываться.

— Всего одну секунду, святой отец, — говорю я, — еще только по разу с каждой стороны.

— Я сказал, уберите расческу сейчас же, — приказывает он.

— Святой отец, да я все, все уже, — торопливо говорю я.

— И это двое моих лучших служек, — сокрушается святой отец. — Дверь разбили, в ризницу ворвались, просто не служки, а черти какие-то. Никогда больше так меня не разочаровывайте. Мое сердце этого просто не вынесет.