Леонид Бехтерев
Бой без выстрелов
Быль военных лет
1
Был август 1942 года. Курортный городок, живописно раскинувшийся у подножия Большого Кавказа, дремал в знойной истоме. Казалось, жизнь замерла и все живое беспечно и лениво пережидает дневную жару.
Но так могло только показаться. Город жил тревожно и напряженно: к нему приближался фронт. Год назад все санатории и дома отдыха здесь были заполнены ранеными и больными советскими воинами. Сейчас они наполовину опустели — раненых эвакуировали в глубокий тыл.
Дорога на юг была забита составами. Они шли по обоим путям. Правда, слово «шли» не совсем точно передавало темп движения. Не шли, а ползли. Двигались армейские тылы, эшелоны с эвакуированными, оборудованием заводов, тракторами и комбайнами, зерном и шерстью, продовольственными запасами, промышленными товарами.
Нелегко было в этих условиях вырвать и порожняк, и паровоз, и, наконец, даже место на рельсах для эвакуации госпиталей. И все-таки ежедневно на главную магистраль выходило по нескольку эшелонов с ранеными. В то же время товарищи, ведающие эвакуацией, все более настойчиво предлагали руководителям госпиталей эвакуировать раненых любыми средствами, всех, кто может ходить, отправлять пешим порядком.
На вокзале шумно. То и дело подвозят носилки с ранеными. Один эшелон полностью загружен. Его отвели на товарную станцию, чтобы не мешать погрузке двух других эшелонов.
К концу дня, когда вагоны были заполнены, на станции все затихло. Оставалось ждать паровозов.
В вагонах замолкал негромкий говор. Через раздвинутые двери вливался поток свежего, прохладного воздуха. После дневного зноя, когда вагон казался раскаленной печкой, раненые задремали. В наступившей тьме редко где можно было заметить красный огонек папиросы — докуривали на сон грядущий последние самокрутки.
Но вот тишину нарушило гудение самолета. В небе распустился один парашют, другой, вспыхнули осветительные ракеты, заливая станцию мертвенно-бледным светом повешенных в небе «лампадок». В вагонах все проснулись. Те, кто мог добраться до дверей, вываливались на асфальт перрона, сползали на шпалы, распластывались у стенки платформы или между колесами вагонов.
Большинство не могло сползти даже с носилок. Раненые с тяжелыми переломами были в гипсе. Раненые в грудь, живот, в голову, казалось, оцепенели, уставившись взглядами в крышу вагона.
Прерывисто гудел мотор самолета. Фашистский разбойник методично развешивал на парашютах свои светильники. Потом открыл пулеметный огонь. Очереди трассирующих пуль прорезали темноту неба ярким пунктиром. Пули глухо били в асфальт перронов, звонко ударяли в рельсы, певуче рикошетя в темноту… Оцепенение проходило.
— Горох не страшен!
— У него и бомбочки есть!..
— А может, он их уже покидал?..
Свет «лампадок» сперва падал через оконные проемы товарных вагонов на пол. По мере того как парашюты с осветительными бомбами спускались к земле, ярко вырезанный квадрат окна полз по полу, взбирался на стенку вагона, тускнел: догорали «лампадки».
Самолет прошелся по кругу над эшелонами, и возник новый звук: воющий свист. Тишину потрясли разрывы бомб. Приземистое, низкое здание вокзала дрогнуло. После света «лампадок» и пламени взрыва мрак ночи показался особенно густым.
Раненые окликали друг друга, выясняя, все ли живы, какой вагон резанула цветная струя свинца.
— Григорь! Как у вас?
— Порядок… А вам досталось?
— Нет, в сторону пулял…
Вагоны гудели громким разговором. Лежавшие на носилках обсуждали миновавшую опасность, высказывали надежду, что налет не повторится. Большинство тех, кто покинул вагоны, обратно забраться не могли. У многих были повреждены перевязки, открылись раны. Под вагонами раненые стонали, ругались и с муками ползли на открытое место. То и дело вспыхивали огоньки самокруток.
Под утро несколько человек приковыляли в комнату дежурного по станции. Бритоголовый мужчина в белом полотняном кителе сидел за столом, опершись подбородком на ладонь. Услышав возню у двери, он с усилием раздвинул веки, довольно нелюбезно спросил:
— Зачем пожаловали?
Раненые переглянулись.
— За отправкой пожаловали… Или ждете следующего налета? — колюче спросил один из них.
— За отправкой… Законно. Отправлять надо. А чем?.. — Дежурный сильно потер голову. — Если бы я имел хоть паровозишко… Самый паршивый…. Тяги нет!..
— Вызовите из депо… Где оно тут у вас?
— На узловой станции.
— Звоните туда, требуйте!
— Звонил, дорогие мои, звонил, и не раз…
Дежурный усталым, очевидно и ему надоевшим, жестом придвинул поближе трубку селектора и глухим голосом стал вызывать узловую станцию.
Селектор молчал. Замолчал и дежурный. Раненые переглянулись.
— Почему молчит?
— Хотел бы и я знать, почему. Последний раз говорил с диспетчером в полночь… — Дежурный посмотрел в журнал. — Да, в двадцать три с минутами… Разговор не закончили. Узловую бомбили. А потом связаться не удалось…
Еще несколько раз пытался дежурный связаться с узловой станцией, но безуспешно. Наконец удалось ему поймать голос с промежуточного разъезда. Сообщение оттуда было неутешительным: над узловой — немецкие парашютисты, путь в нескольких местах поврежден.
— Закупорили, как в бутылке, — сказал один из раненых.
— Да-а, — протянул другой.
— Может, десант в узловой уничтожат, — не очень уверенно произнес дежурный. — Путь починят…
Возражать ему никто не стал, но надежды на то, что эшелоны с ранеными уйдут из тупика, ни у кого не осталось.
2
Сформированный в городе партизанский отряд ночью ушел в горы. Николай Николаевич, командир отряда, задержался главным образом из-за того, что надо было решать судьбу раненых, погруженных в эшелоны. Утром он говорил по телефону с соседним городом, там уже определенно знали, что эшелоны отправить не удастся.
