Договорились о самом неотложном. Решили в санатории «Совет» открыть вторую больницу общества Красного Креста. Главным врачом назначили Бориса Михайловича Викторова.
— Прошу из больницы не уходить, товарищи. — Ковшов подумал и повторил это емкое слово. — Товарищи… Может быть, завтра придется называться господами.
И снова, как в первые дни, каждый взялся за дело, выполнял его без шума, споро и добросовестно.
Не прошло и часа, как на самом высоком, третьем, корпусе вечерний ветерок уже полоскал белую простыню с нашитым с обеих сторон кумачовым крестом. Все швейные машины стучали — шились нарукавные белые повязки с красным крестиком, маленькие флажки с той же эмблемой. Федор Фадеев допытывался у своих «профессоров хлебных наук», как писать слова «Красный Крест»: в кавычках или без кавычек? Пекаря скребли затылки, мяли свои бороды, но этой тонкости не знали:
— Чего мучиться, рисуй, Федор Яковлевич, сам крест поярче. А заковык много впереди будет.
Эта работа шла на виду у всех. Ее не скрывали, не прятали. Но одновременно шла и другая, более важная. И делали ее при закрытых дверях.
Врачи просматривали все истории болезни. На первой странице после фамилии, имени, отчества шли сведения о воинском звании, должности, национальности, партийности, другие данные, которые не следовало знать врагу. Эти истории предстояло переделать. Не просто выбросить первый лист, а переписать все, чтобы и по цвету бумаги не заметили…
В новых историях болезни уже не фигурировало иного звания, кроме одного: рядовой. Все были беспартийными, не было больше и комсомольцев. Вполне понятно, что исчезли политруки, комиссары и чекисты. Кое-кому придумывали и новую национальность, соответствующие фамилии, имена.
В палатах — своя горячая страда. Мало изменить данные в истории болезни, надо подумать и о внешности раненого.
— Ну зачем вам эта щетка? — спрашивала сестра раненого с ежиком а ля Керенский. — Еще за командира фашисты примут. Вы же рядовой? — как бы невзначай спрашивала она.
Без сожаления расставались с лихими чубами, с пышными усами, с «польками» и «боксами». Все машинки для стрижки в ходу, всем бритвам нашлась работа. За ночь головы были обработаны машинкой под два нуля…
В одной из палат работала Римма Жуковская. Ее подозвал один из раненых, попросил нагнуться и тихо сказал:
— Спрячьте, сестричка, мои документы. Жив буду — разыщу вас.
Он отдал ей партийный билет, служебное удостоверение. Раскрыла, прочитала: лейтенант Федор Прокутов. В руке почувствовала металлический кружок, посмотрела: медаль «За отвагу». С другой койки тянулась рука с документами: майор Базелюк…
— Запомните: Римма Ивановна Жуковская, адрес… — Сестра назвала улицу, номер дома. — Если меня не будет — всякое может случиться, — ищите в саду под абрикосом, там закопаю.
Много женских рук приняли в тот день на сохранение документы, ордена и медали.
Иван Тугаев уже в темноте встал на костыли и вышел во двор. В одной из стен забора он ножом вытащил камень, запрятал в нише комсомольский билет, орден Красной Звезды, вставил камень, затер глиной пазы.
Корзинами собирали санитарки дорогие сердцу солдатские реликвии — письма родных и фронтовых друзей, фотографии. Содержимое корзин шло в топки.
Белье рядового и офицера… Разница в одном: офицерское — с пуговицами, у рядовых — с тесемками. Но и этой мелочи не упустили. Николай Кубыльный тюками выдавал со склада солдатские нательные рубахи и кальсоны, солдатское хлопчатобумажное обмундирование, бывшее в употреблении, застиранное, заношенное… Скоро не осталось у больных ни командирских планшетов, ни сумок, ни шерстяных гимнастерок, ни суконных брюк.
К утру по внешнему виду все были рядовыми бойцами.
В палатах работа шла быстрее, чем в кабинетах врачей. Здесь она затянулась на всю ночь, продолжалась днем и закончилась следующей ночью.
Тяжелее всех последняя ночь перед приходом врага выдалась для работников продовольственных складов. Они нашли укромное помещение и на спинах перетаскивали мешки с мукой, крупами и сахаром, ящики с вермишелью, мылом, табаком. Когда в склад пришел Утробин, чтобы припрятать продовольствие, он уже ничего не мог добавить к стараниям Долгова, Аркелова, Белобородова — они хорошо все обдумали и правильно решили.
Утром тяжелый замок висел на складе, где осталось продуктов только на текущий расход. Вход же в тайный склад замаскировали, завесили каким-то зловонным тряпьем.
В подвалах запрятали ковры и ковровые дорожки, наиболее ценную мебель, посуду.
Наутро работники больницы на рукавах носили повязки. К дуге в упряжке был прикреплен белый флажок с красным крестиком. Врачи оделись в штатское и выглядели непривычно мешковато и неуклюже.
Ночью были укреплены на видных местах новые листы ватмана с тем же призывом больницы Красного Креста к населению.
Несколько последних дней Утробин все собирался поговорить по душам с кем-либо из командиров или политработников. Пока раздумывал, его самого разыскал Николай Охапкин:
— Хотел бы с вами побеседовать, Илья Данилович.
Утробин припомнил Охапкина — батальонный комиссар. Лежал здесь же в госпитале, в офицерской палате. Осколочное ранение ноги.
— Всегда готов, товарищ Охапкин.
— Фамилию запомнили?
— Да и звание помню. К разговору откровенному сам стремлюсь. Пройдите в мою конуру.
«Конура» была облюбована Утробиным в подвале здания водолечебницы. Здесь он спал, здесь прятался иногда и днем.
— Слушаю вас, товарищ батальонный комиссар, — сказал он Охапкину, когда спустился в «конуру». — Здесь только мы, говорить можно обо всем.
— Я хотел бы знать, к чему эта больница, Красный Крест?
— Надо же вас лечить, кормить. Эвакуировать не удалось и, наверное, не удастся.
— Что же, и при фашистах будет Красный Крест?
— Если не удастся вывезти, значит, будет.
— И вы думаете, что в этом спасение?
— Другого выхода не нашли, хотя и искали все врачи. Может быть, вам он известен, другой выход?
— Только один — эвакуация. Другого выхода нет.
— А этот ваш единственный — исключен. Если правильно повести дело, то наш Красный Крест может и при фашистах спасти сотни жизней.
Батальонный комиссар замолчал. Наморщив лоб, о чем-то сосредоточенно думал.
— Может быть, вы и правы. Рядовых, возможно, удастся спасти. А командный состав весь погибнет.
— Может и не погибнуть. У нас в больнице просто не окажется ни командиров, ни политработников, ни коммунистов — все будут рядовыми.
— Но это же не скроешь!
— Можно и скрыть, если раненые будут правильно вести тебя. Сие зависит от вас.
— От меня?
— В том числе и от вас. Надо поставить дело так, чтобы дисциплина в больнице была отменная, чтобы предательства не завелось… Одним врачам это сделать не под силу. От имени горкома поручаю создать организацию раненых — комитет, совет или как по-другому назовете. Если будет ваша организация — шансы на спасение увеличатся значительно. Раненые должны знать твердо: в больнице только рядовые.
— Задача ясна! Мысль очень правильная. Подберем такую группу, что в каждой палате наш глаз будет.
