продать рестораторам дневную выдачу хлеба на больницу — и он огребет в тысячу раз больше. А ты хлеб жуешь ежедневно. Цена же ему на рынке — сотня за булку!
— Сотрудничает? Кого же у нас арестовали гитлеровцы, кого он выдал? За такое «сотрудничество» ему надо в ноги поклониться!
30
Князь в лобовую атаку больше не ходил. Казалось, притихли и «господа» из городской управы. Может быть, они отказались от мысли подчинить больницу медико-санитарному управлению? Едва ли. Не раз городская управа направляла в больницу людей с требованием устроить их на работу. Одним разъясняли, что работа в больнице бесплатная, материально ничем не вознаграждается, и они уходили. Другие соглашались и на такие условия, но им говорили:
— К сожалению, нет вакансий. Если появятся — мы известим.
Боялись в больнице тех, кто приходил с направлением городской управы, ее медико-санитарного управления. Ворота для них были закрыты.
Тогда изменники из городской управы предприняли обходный маневр.
Не без участия управы и Батмиева зародилось недовольство Ковшовым в коллективе больницы. Некоторые врачи, работавшие в системе гитлеровских учреждений и медико-санитарного управления, встречая знакомых из больницы Красного Креста, тоном сочувствия говорили:
— Удивляемся вам, рукоплещем! Третий месяц работаете бесплатно. И голод, и неприятности выносите. Встретил вчера Веру Ефимовну — даже не узнал: похудела, постарела, как шестидесятилетняя. Недоедает, наверное…
Врач Красного Креста старался перевести разговор на другую тему. А осадочек в душе оставался. Зарождались мысли о том, что, может быть, лучше подчиниться городской управе? Будет зарплата… Паек… Не станет постоянного изматывающего нервного напряжения.
Все чаще слышал Ковшов разведочные вопросы: может быть, лучше подчиниться?..
Если говорить о личном мнении самого Ковшова, то и умом и сердцем своим он решительно восставал против подчинения городским властям. И вместе с тем постоянно, каждодневно чувствовал, что тучи над больницей сгущаются, что все работники очень устали. Дело не только в материальных лишениях. Не меньше, а может быть и значительно больше изматывало каждодневное напряжение нервов до предела.
Как ни трудна была работа врача, сестры, санитарки в госпитале среди страданий и мучений раненых, но и она теперь в условиях фашистской оккупации, вспоминалась как очень светлое время.
«Смеяться совсем, кажется, все мы разучились, — раздумывал Ковшов. — Смех же, радостная улыбка имеют огромное целебное значение. Право, об этом стоит даже научную работу написать. — И тут же мысль: — Если останемся в живых…»
Ребриков был снаряжен «на заготовку овощей и других продуктов». Ковшов просил его проинформировать о делах больницы, передать командованию партизанского отряда разговоры о необходимости подчиниться городской управе, узнать его мнение.
Ребриков и на этот раз удачно нашел связных на условленном месте отрядного «маяка». Через сутки с полной бричкой капусты и картофеля Ребриков возвратился.
То, что передал он Ковшову, очень обрадовало Петра Федоровича. Было приятно, что его соображения, хотя он и не высказал их связному, полностью совпали с советами командования отряда.
Теперь на разведочные вопросы о подчинении он отвечал коротко и жестко:
— Если вам подходит — подчиняйтесь.
Членам оргкомитета он высказал свои соображения более подробно, почему этого нельзя делать, вполне понятно, не ссылаясь на то, что передал ему Ребриков.
— Мы — лечебное учреждение, действующее в целях человеколюбия. Оно создано по почину народа и продолжает пользоваться всеобщей поддержкой патриотов города. Обстановка сложилась так, что фашистам пока не выгодно трогать больницу Красного Креста, а городская управа не может: общество Красного Креста нейтрально, да мы и поставили себя так, что «господа» побаиваются нахлобучки от хозяев. Все преимущества мы теряем сразу же, как подчинимся городской управе, всем этим изменникам и ничтожествам. Они станут хозяевами, они установят и свои порядки и, вполне возможно, начнут зверские расправы. Из патриотического учреждения мы превратимся в учреждение системы гитлеровского «нового порядка», станем прислужниками оккупационных властей, как бочкаровы и курицыны.
— Но с продовольствием для больных очень плохо… Запасы кончаются, горожане не многим помогут. Население само голодает.
— С продуктами трудно, — согласился Ковшов. — А что будет, если больница войдет в подчинение управы? Продуктов мы не получим. Управа живет «щедротами» оккупационных властей. Скажут эти власти «нет», и управа повторит «нет». Потеряем все, ничего не выиграв…
Разногласия в больнице дошли до управы. Бургомистр вызвал Ковшова на беседу.
— Нам известно, господин Ковшов, что врачи больницы Красного Креста настаивают на подчинении городской управе. Скажу больше: они, как мне известно, требуют от вас такого акта. Нас интересует, почему вы противодействуете совершенно правильным стремлениям?
— О подобных настроениях, господин бургомистр, мне неизвестно. Кто настаивает и даже требует — не представляю, мне требований не предъявлялось. Если вы изволите вспомнить, так я в свое время просил вас взять больницу общества под ваше личное покровительство и дать согласие возглавить оргкомитет.
— Тогда это было несвоевременным. А нынче речь идет о полном подчинении больницы русской администрации города.
— Этот вопрос я не только решать, но и обсуждать не правомочен. Больница создана врачами, она принадлежит обществу Красного Креста.
— Хорошо. Спросим врачей и так называемое общество Красного Креста. Когда вы можете созвать собрание обслуживающего персонала?
— Для какой цели?
— Чтобы решить этот вопрос. О времени собрания уведомите меня — я прибуду лично.
«Лягушка, раздувшаяся от важности до размеров слона, — думал Ковшов, выходя из управы. — «Прибуду лично». Грамотей. Как будто можно прибыть заочно…»
Собрание созвали. «Господин бургомистр» «прибыл лично».
Это было собрание, похожее на те, что созывались в госпиталях в доброе советское время. Собрание с президиумом, протоколом. Только портили его надутая фигура бургомистра да витиеватость речей, которая часто скрывала подлинные мысли.
Ковшов в пределах возможного рассказал о проделанной работе, отметил благосклонное отношение к раненым со стороны немецких оккупационных властей и городской управы, «господина бургомистра» лично.
Не уходя от истины, он говорил о большой гуманности местных жителей, об их помощи, которой живет больница, о трудной и благородной работе старшего, среднего и младшего медицинского персонала, который бесплатно выполняет свой долг по лечению раненых и уходу за ними.
Работа коллектива больницы Красного Креста продолжает традиции русских врачей, гуманизм которых известен всему миру. Никогда не было, чтобы русские врачи оставили без помощи раненых, страдающих и немощных, если они даже были недавно противниками в вооруженной борьбе.
Но примеров Ковшов не приводил. Зачем? У старых врачей, участвовавших в войнах и работавших ныне в больнице, было много оснований личными воспоминаниями подтвердить отвагу и высокий гуманизм русских медиков.
В прениях высказались за то, чтобы оставить в больнице все как есть. Бургомистр слушал выступающих и морщился. На каждого нового оратора он смотрел с надеждой, но надежды его не оправдались: сторонники подчинения городской управе помалкивали.
